Бухло

Вообще, технология выморозки была известна на Руси издревле — задолго до того, как иноземцы принесли на Русь знания о дистилляции, зимой тут производили крепкие напитки. К примеру, выставлялся на мороз жбан кваса (это был алкогольный напиток; от него происходит современное слово «квасить»), или меда, или сидра, или какой другой браги; вода вымерзала, а спирты оставались. В СССР эта технология была лишь адаптирована для обработки парфюмерной продукции с целью последующего перорального употребления.

Очень сильное впечатление на меня произвела группа московских художников — некоторые из них были вполне почитаемыми в советское время. В конце 80-х, когда страной правил Горбачев и алкоголь был под запретом, я поехал по профсоюзной путевке в Грузию, причем в сердце виноделия Грузии, в Алазанскую долину, город Телави. Так получилось, что поехал с группой художников, которые были с женами. Прилетели мы в Тбилиси, там у нас была пара часов побродить по магазинам. Дядьки были поражены тем, что в грузинских магазинах С УТРА продавали тройной одеколон. Каждый купил по упаковке. В общем-то я никогда до такой степени бухлом не интересовался, чтобы даже на гражданке пить одеколон (в армии — там другая ситуация). Потом мы приехали в Телави. Художники, зайдя в магазин, увидели водку и портвейн, накупили по пять бутылок каждого наименования и были счастливы — ведь в горбачевской Москве спиртного было не сыскать, как хлеба во времена гражданской войны! Горбачев в буквальном смысле слова население, привычное к выпивке, довел до ручки!

Я купил по бутылочке любимого «Саперави», «Алазанской долины», «Твиши» и чего-то там еще — всего бутылок пять. Вечером, художники поинтересовались: «Студент, а ты-то что пьешь?» И были несказанно удивлены, что тут много хорошего вина и нет необходимости давиться водкой. Продавец единственного в Алазанской долине винного магазина, кстати, довольно презрительно сказал: «Я такое не пью». На вопрос, что он пьет, он пообещал принести канистру к вечеру. Каждый день в течение этих четырех дней мы с художниками и их женами выпивали по канистре великолепного вина. В последний день жены заставили мужей выпить водку — чтобы не пропадала, а вместо нее везти в Москву вино и чачу. Художники выпили. Утром в день отъезда им было отвратительно так, что они этих тупых и жадных баб готовы были убить. Но сил не было. Мне мужиков было очень жаль. Только сейчас я могу полностью оценить глубину их страданий — тогда был молод, не понимал. Из Телави до Тбилиси, в аэропорт, нас везли в душном автобусе ЛАЗ, у которого двигатель был сзади, он жутко гремел, а выхлоп, похоже, специально был отведен в салон. Там и здоровый-то человек хотел сдохнуть сразу, не то что похмельный… Но, заметьте, одеколон, они при этом не выпили, а с собой забрали.

Одеколон в качестве питьевой субстанции многократно упоминается у классиков советской литературы — не только у Венички Ерофеева, но и у Владимира Семеновича Высоцкого, у Юза Алешковского, автора бессмертных песен, таких, как «Окурочек». В одном случае он молит: «Спасите! Хоть пива дайте глоток, хоть одеколона… можно и лосьончика!» И в еще более известном произведении — «Советская лесбийская», о суровых тюремных реалиях — читаем: «Женишок мой, бабеночка видная, наливает мне в кружку «Тройной»».

А вот чего мне никогда не доводилось пробовать, так это легендарного советского напитка — политуры. Впрочем, что это я вру — почему «политура» напиток советский? Политура досталась нам от последнего российского царя, который так же, как и Горбачев, совершил самую наидиотскую из всех возможных преступных ошибок — ввел сухой закон. И народ начал пить все, что мог найти. Политура по вполне объяснимым причинам пользовалась широчайшей популярностью в народе.

Как известно, последний российский император ввел перед Первой мировой войной сухой закон. Можете ознакомиться в Ленинской библиотеке с исследованием И.Н. Введенского «Опыт принудительной трезвости», опубликованным в 1915 году. Если бы Горбачев потратил время на ознакомление с этим исследованием, может быть, и не ввел бы сухой закон в 1985-м.

«В истории антиалкогольного движения 1914 год останется одной из знаменательнейших дат. Огромная страна с полуторамиллионным населением, с репутацией одной из самых нетрезвых, с растущим из года в год потреблением спиртных напитков, с бюджетом, по справедливости называвшимся «пьяным», вдруг отрезвела. С 17 июля государство приостановило деятельность монополии, бывшей главным источником его доходов.

С тех пор прошло около года. Воздержание прежде и заметнее всего сказалось на внешней стороне жизни: исчезли знакомые картины уличного пьянства, скрылись пьяные, растерзанные фигуры, оглашавшие улицы непристойной бранью, не видно попрошаек, нищих, темных личностей. Опустели камеры для вытрезвления при участках и сразу сократилось число алкоголиков, как в специальных амбулаториях, так и в психиатрических и общих больницах.