Мы же, отчий наш край потеряв, надменным владыкам
Станем рабами, коль здесь сидеть останемся праздно».
Воинов рвенье она разожгла такими речами,
Громче и громче пополз по ратям рутулов ропот.
Лишь о спасенье страны, о покое и мире мечтали,
Рвутся к оружью опять и молятся, чтоб не успели
Клятвой скрепить договор, и об участи Турна жалеют.
Нимфе все мало, и вот, затеяв новую хитрость,
Ум не могло сильней помутить, чем обманное чудо):
В алом эфире летел орел Юпитера бурый,
Птиц прибрежных вспугнув, за крылатым гнался он строем;
Вдруг упал с высоты и прекрасного лебедя поднял
Духом воспрянув, глядят италийцы на дивное дело:
С криком всей стаей назад повернули бегущие птицы,
Свет крылами застлав и сбившись плотною тучей,
В небе погнали врага, — и, натиском их побежденный,
В воду добычу и сам в облака умчался трусливо.
Рутулов радостный клич предвестье лживое встретил.
Тянутся руки к мечам. И первым гадатель Толумний
Молвит: «Ниспослано то, о чем просил я в молитвах!
Я поведу, несчастные, вас, которых войною
Злобный пришлец запугал, словно птиц бессильных, явившись
Берег ваш разорять. Но на всех парусах убежит он
В море трусливо. А вы ряды дружнее сомкните:
Вымолвив, он из рядов выбегает и в тевкров бросает
Пику; прямо летит, рассекая воздух со свистом,
Ветка кизила. И вмиг раздаются крики повсюду,
Вмиг запылали сердца, и ряды смотревших смешались.
Девять прекрасных сынов аркадца Гилиппа стояло,
Братьев, рожденных одной тирренкой-матерью старцу, —
В тело впилась одному, туда, где живот его стянут
Кожаным поясом был, скрепленным пряжкою сбоку;
Пика пронзила насквозь и в песок опрокинула желтый.
Братья, отважный отряд, пораженные скорбью внезапной,
Тотчас хватают мечи и железо летучее копий,
Рвутся вслепую вперед; навстречу им выбегает
Мчатся лавиной густой и аркадцы в пестрых доспехах.
Страсть одна у врагов: решить оружием тяжбу.
Все алтари сметены. Взвихренной черною тучей
По небу копья летят, и железный рушится ливень.
Прочь уносит богов, изгоняемых попранной клятвой.
Впрячь в колесницы коней спешат одни, а другие
Прыгают в седла, летят на врага с мечом обнаженным.
Вот на Авлеста-царя Мессап коня направляет
Гонит он и теснит, — пока, попятившись в страхе,
Вдруг на алтарь, что сзади стоял, не наткнулся несчастный.
Навзничь он пал и на жертвенник лег головой и плечами;
Быстрый примчался Мессап, о пощаде молившего мужа
«Этот готов! Принес я богам наилучшую жертву!»
С теплого тела доспех италийцы, собравшись, сорвали.
Вот Кориней, на бегу с алтаря головню подхвативший,
Бросил Эбузу ее, для удара занесшему руку,
Смрад паленых волос полетел; Кориней же немедля
Левой рукою схватил врага трепетавшего кудри,
Наземь бросил его, придавил, упершись коленом
В грудь, твердый клинок вонзил меж ребер. За Альсом,
Мчался, меч занося, Подалирий; но Альс, обернувшись,
Острой секирой взмахнул и череп до подбородка
Надвое тевкру рассек, оросив доспех его кровью.
Тотчас же тяжкий покой, железный сон, опустившись,
Благочестивый Эней, не покрыв даже голову шлемом,
Громко к тевкрам взывал, протянув безоружную руку:
«Стойте! Куда вы? Зачем разгорелась распря нежданно?
Гнев сдержите, друзья! Заключен союз, и условья
В бой без страха меня пустите: узы скреплю я
Твердой рукой. Мне Турн обречен обрядом священным».
Но между тем как Эней увещал речами троянцев,
Вдруг со свистом к нему прилетела пернатая стрелка;
Ветры ее принесли, и кто осчастливил удачей
Рутулов — случай иль бог: погибла подвига слава,
Не похвалялся никто Энея пролитой кровью.
Турн, едва увидал, как Эней уходит из строя,
Требует вновь он коней и доспех и, вскочив в колесницу,
В руки поводья берет, преисполнен гордости новой.
Много могучих мужей, пролетая, он гибели предал,
То полумертвыми их валил, то давил колесницей,
Так окровавленный Марс над потоком Гебра студеным,
Звоном щита возбуждая вокруг беспощадные битвы,
Бешеных гонит коней, и быстрей Зефира и Нота
По полю мчатся они; под копытами быстрыми стонет
Мрачного Ужаса лик, и Гнев, и Козни несутся.