Тот повергнет во прах Агамемнона крепость — Микены,
Аргос возьмет, разобьет Эакида, Ахиллова внука,731
Косс и великий Катон,733
ужель о вас умолчу я?Гракхов не вспомню ли род? Сципионов, как молния грозных,
Призванных гибель нести Карфагену?734
Серрана, что нивуСам засевал? Иль Фабриция, кто, довольствуясь малым,
Максим, и ты здесь, кто нам промедленьями спас государство!736
Смогут другие создать изваянья живые из бронзы,
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твое! — налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных!»
Так Анхиз говорил изумленным спутникам; после
Ростом он всех превзошел, победитель во многих сраженьях,
Тот, кто Рим укрепит, поколебленный тяжкою смутой,
Кто, воюя в седле, разгромит пунийцев и галлов, —
Третий доспех,738
добытый в бою, посвятит он Квирину».Юношу дивной красы739
в доспехах блестящих, которыйШел с невеселым лицом, глаза потупивши в землю:
«Кто, скажи мне, отец, там идет с прославленным мужем?
Сын ли его иль один из бессчетных потомков героя?
Но осеняет чело ему ночь печальною тенью».
Слезы из глаз полились у Анхиза, когда отвечал он:
«Сын мой, великая скорбь твоему уготована роду:
Юношу явят земле на мгновенье судьбы — и дольше
Племя римлян богам, если б этот их дар сохранило.
Много стенаний и слез вослед ему с Марсова поля740
Город великий пошлет! И какое узришь погребенье
Ты, Тиберин741
, когда воды помчишь мимо свежей могилы!Больше таких не взрастит себе во славу питомцев
Ромулов край. Но увы! Ни к чему благочестье и верность,
Мощная длань ни к чему. От него уйти невредимо
Пусть бы шпоры вонзал в бока скакуна боевого.
Отрок несчастный, — увы! — если рок суровый ты сломишь,
Будешь Марцеллом и ты!742
Дайте роз пурпурных и лилий:Душу внука хочу я цветами щедро осыпать,
Так бродили они по всему туманному царству,
Между широких лугов, чтобы всех разглядеть и увидеть.
После того, как сыну Анхиз перечислил потомков,
Душу его распалив стремленьем к славе грядущей,
О племенах лаврентских сказал, о столице Латина,
Также о том, как невзгод избежать или легче снести их.
Двое ворот открыты для снов: одни — роговые,
В них вылетают легко правдивые только виденья;
Маны, однако, из них только лживые сны высылают.
К ним, беседуя, вел Анхиз Сивиллу с Энеем;
Костью слоновой блестя, распахнулись ворота пред ними,
К спутникам кратким путем и к судам Эней возвратился.
С носа летят якоря, корма у берега встала.
Здесь же скончалась и ты, Энея кормилица, чтобы
Память навек о себе завещать побережиям нашим:
Место, где прах твой зарыт, сохраняет имя Кайеты,743
Чтят гесперийцы его; так не это ли славой зовется?
Холм насыпал над ней и, когда успокоилось море,
В путь поспешил на всех парусах и гавань покинул.
Ветер в ночи понес корабли, и луна благосклонно
Свет белоснежный лила и дробилась, в зыбях отражаясь.
Где меж дремучих лесов распевает денно и нощно
Солнца могучая дочь744
и, в ночную темную пору,В пышном дворце, засветив душистый факел кедровый,
Звонкий проводит челнок сквозь основу ткани воздушной.
Звери и рвутся с цепей, оглашая безмолвную полночь;
Мечется с визгом в хлеву свиней щетинистых стадо,745
Грозно медведи ревут, завывают огромные волки, —
Все, кого силою трав погубила злая богиня,
Чтобы Цирцеи волшба не коснулась троянцев, чтоб волны
К берегу их не снесли, не пригнали в опасную гавань,
Ветром попутным Нептун паруса энеадов наполнил,
Бег ускорил судов и пронес через бурные мели.
С неба, где мчалась в своей колеснице алой богиня.
Ветер внезапно упал, дуновенья больше не морщат
Мраморной глади — одни с безветрием борются весла.
Видит с моря Эней берега, заросшие лесом,
Это струит Тиберин от песка помутневшие воды
В море по склонам крутым. Над лесами стаи пернатых,
Что по речным берегам и по руслам вьют себе гнезда,
Носятся взад и вперед, лаская песнями небо.