Читаем Буковски. Меньше, чем ничто полностью

При этом нельзя не отметить различия в стилях письма – более рваном, судорожном и многословном у Селина, более аскетичном, выдержанном и немногословном у Буковски. В конце концов, даже сюжетно Селин-Бардамю скорее уж сам виноват в своих злоключениях, тогда как Буковски-Чинаски подчеркнуто невинен (и в целом Бардамю еще может сойти за классического пикаро, тогда как Чинаски – ни в коем случае).

Но совпадений значительно больше, и первое среди них, служащее, вероятно, основой дальнейшей симпатии Буковски к Селину, заключается в личной истории трудного детства, в обоих случаях определяющей и крайне болезненной, но далее преодолеваемой (но никогда не преодоленной окончательно) посредством юмора и произведения.

С Селином мы далее еще встретимся. А пока что последуем за нашим взрослеющим Генри Чарльзом Буковски в то мрачное будущее, на пороге которого мы его и оставили.

<p>Глава вторая</p><p>Пьянь</p>

Войны – заметный водораздел в жизни Чарльза Буковски. Видимо, называя один из своих стихотворных сборников War All the Time, он тем самым выражал желание, чтобы жизнь эта никогда не заканчивалась. После (и в некотором смысле в результате) одной мировой войны он родился, перед следующей мировой войной повзрослел и пустился во все тяжкие.

Франклин Дэлано Рузвельт, который стал президентом США в 1933 году – тогда же, когда рейхсканцлером в другом месте стал Адольф Гитлер, – все предвоенные 30-е годы тянул свою страну из глубокого кризиса с помощью так называемого Нового курса. Делал он это часто нелиберально, но американцы его любили. Рузвельт был очень харизматичным и в самом деле очень талантливым лидером. Он умел привлечь к себе внимание, понимал значимость медийного образа и прямого контакта с простыми людьми. Его работа в очень непростой исторической ситуации была смелой и, что уж там, крайне эффективной.

В 1937 году был принят Закон о нейтралитете, которым запрещались поставки американского оружия каким-либо воюющим государствам. Однако через два года Рузвельту, имевшему хорошую интуицию, удалось провести новый Закон о нейтралитете, позволяющий продавать оружие по крайней мере естественным союзникам США – Великобритании и Франции. Это было вполне своевременно.

Уже после начала войны, в 1940 году, премьер Великобритании Уинстон Черчилль обратился к США за помощью, на что Рузвельт ответил программой ленд-лиза и заявил: «Соединенные Штаты должны стать военным арсеналом для всей мировой демократии»[30]. Однако в войну США вступили лишь после того, как Япония 7 декабря 1941 года атаковала американскую базу Пёрл-Харбор, расположенную на Гавайях. В результате Соединенные Штаты объявили войну Японии, а союзники последней – Германия и Италия – 11 декабря объявили войну Штатам. Так Америка стала участником Второй мировой войны.

Несмотря на то что общественное мнение в США до последнего придерживалось нейтралитета, после японской атаки всех захлестнули патриотические чувства. Страна очень быстро мобилизовалась, в добровольцах не было недостатка. Молодые люди, возбужденные вероломным нападением на американскую базу, рвались отомстить.

Впрочем, Буковски на всё это было наплевать.

* * *

Мало того что он не хотел на войну, он вообще мало чего хотел. Будущее перед ним никак не раскрывалось. Он был беден и полагал, что так и останется бедным. Не беда, к деньгам он особенно и не стремился. Как он будет писать в «Хлебе с ветчиной», ему разве что нужно было какое-то место, чтобы скрыться и иметь возможность ровным счетом ничего там не делать[31]. Сама мысль о том, чтобы кем-то стать, вызывала у него тошноту. Он был отчужден от общества и не имел никаких социально оправданных ориентиров. Всё общепринятое бесило его, он подходил к совершеннолетнему рубежу законченным аутсайдером. Конечно, надо всем этим хорошо поработал его отец Генри-старший. Только результат оказался противоположным отцовским чаяниям.

Как пишет Буковски, у папаши его был большой план. Суть этого плана была проста: каждый мужик в своей жизни должен купить дом и передать его своему сыну; тогда его сын, став мужиком, заработает на еще один дом и передаст своему сыну уже два дома. Когда его сын, внук первого мужика, сам станет мужиком, он заработает на свой собственный дом, и получится уже три дома… На кой черт потомкам столько домов? – наберется ведь с целый город! – этого Генри-старший не уточнял. Просто нужны дома. Такова цель.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки