Буковски. Меньше, чем ничто

Денег публикации не приносили, и жил он очень бедно… не говоря уж о том, что нужно было регулярно находить деньги на конверты и марки. Его путешествия по стране так ни к чему и не привели – впрочем, особенной цели у него и не было. Он взрослел в соответствии с тем отрицательным планом, который он выработал в ответ на идиотский «семейный» план своего отца: быть никем и ни с чем надолго не связываться. Впрочем, порой он жалел о подобной решительности. Часто он оказывался на грани – без денег, еды и какого-то теплого угла.

Как-то раз Генри Миллер сказал, что судьба его берегла – столько раз он оказывался в критической ситуации, но в последний момент всякий раз что-то происходило, и мир приходил ему на помощь. Будет справедливо распространить это и на Буковски. К примеру, в один из таких критических моментов своей биографии он оказался в баре, который ему понравился – и которому, странное дело, в ответ понравился он сам. Там всё было и в самом деле à la Буковски: куча народу, шумно, вонюче, двое парней у стойки внезапно начинают бить друг другу морды – жизнь, динамика и духовность! Глядя на это, Буковски подумал: «Вот место, где мне хорошо».

И случилось так, что ему позволили как-то пристроиться к этому бару, сидеть там подолгу и пить, периодически выполняя какую-то работенку. Буковски сдружился с барменом Джимом (он есть в фильме «Пьянь»), который открывал бар достаточно рано и, видимо, скучал. Он пускал нового друга и подолгу с ним разговаривал, периодически опрокидывая по очередной стопке.

Буковски неплохо устроился. Время от времени его посылали за чем-нибудь, скажем, за едой, он приносил заказ и получал свои чаевые. В баре к тому же можно было подраться – Буковски по молодости очень любил это дело (наверное, представлял на месте обидчика своего папашу). Иногда он специально нарывался на драку, у него даже был главный враг – ночной бармен по имени Томми Макгиллан. Как правило, этот ирландец отделывал Буковски до потери сознания. С подобной сцены и начинается фильм «Пьянь», поставленный по собственному сценарию Буковски. Там бармена Макгиллана играл родной брат Сильвестра Сталлоне – Фрэнк. Играл убедительно, хоть на ирландца и не походил.

Однажды в баре Буковски похвалился, что его писанину публикуют в журналах. Ему, конечно, никто не поверил. Тогда Буковски поспорил с кем-то на деньги и вытащил откопированные страницы журнала со своей публикацией. Все были в восторге. Действие перенеслось на улицу, поднялся сильный ветер и подхватил страницы, раскидывая их во все стороны. Завсегдатаи бросились догонять драгоценную публикацию, и только один Буковски, пьяный и радостный, не тронулся с места, приговаривая: «Да похую, пусть летят! Пусть страницы летят!»

От регулярных драк и еще более регулярного пьянства лицо Буковски напоминало мясной фарш. Несколько позже один интервьюер будет описывать внешность писателя следующим образом (предположим, что за этот временной промежуток она, эта внешность, не слишком-то изменилась, – разве что с возрастом Хэнк растолстел): «Он оказался не так высок, как я себе представлял: где-то моего роста, шесть футов максимум, однако сложен был как товарный вагон – этакий плотный кус мяса. Правильные, довольно приятные черты лица погребены под огромным, мясистым, изрытым вместилищем дурной кармы, жалости к себе и мстительности, которое увенчивал наипивнейший, наилуковичнейший нос из всех, что когда-либо направляли во тьме шаткие шаги. Голова висела меж плеч, и от этого Буковски выглядел массивным троглодитом»[33].

В общем, даже такому нешуточно крепкому человеку, как наш герой, было нелегко выносить подобный образ жизни. История с баром не могла продолжаться вечно. В какой-то момент Буковски решил больше туда не ходить. Скорее всего, его тело отказывалось функционировать. Сам он, впрочем, позже предложил другую версию этого внезапного отказа – вполне в своем стиле: в баре-де установили телевизор, а такого издевательства Буковски выдержать уже не смог.

Возобновились скитания. В Атланте он некоторое время работал на фабрике кока-колы. Платили какие-то американские копейки, и выжить становилось всё труднее и труднее.

Он нашел комнату, в которой ничего не было, – чтобы спать, он расстилал газеты на голом полу. Там не было электричества, только керосиновая лампа, да и та почти без керосина. Туалет располагался снаружи, и путь до него оборачивался отдельным авантюрным романом. На еду хватало с трудом. В то время Буковски весил всего 133 фунта, это примерно 65 килограммов. Можно представить себе такого бойца…

Оказавшись на грани голодной смерти, он написал несколько писем с просьбами о материальной помощи. В том числе написал и отцу. Генри-старший ответил. В конверте не было ни цента, зато было письмо размером в десять страниц, где папа подробно, с оттягом описывал, какой же его сын неудачник, придурок и мелкий червяк, насколько он недостоин великой Америки и, что подразумевалось, своего трудяги-отца. Такого ответа даже Буковски-младший, многое от отца повидавший, не ожидал.