Булатов курган

Она подняла с земли топор и, точно в омут, нырнула в глубокую чащобу.

Горбылев, покачиваясь на двуколке, проселочной дорогой направился к деревне. На душе было тревожно. «И что за время?» — размышлял он.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Утром, придя на берег, Петр не узнал реки. Ока сузилась, словно добрая половина воды ушла в землю. Солнце и ветер подсушили нанесенный паводками ил у закраин, выпили влагу из маленьких озерцов на поймах. Только в низинах еще сочились ручейки. Луг принарядился, будто на него накинули светло-зеленую бархатную кисею.

— Пора, — сказал парень. — Начнется сев, не до лугов будет. — И подумал: «Начинать хоть бы сейчас, а вот как собрать людей? Одному не под силу, время много потратишь на уговоры». Минуту-другую он постоял в замешательстве. И тут его осенила мысль: «Надя! Вдвоем мигом обежим дворы». Поднявшись на яр, Петр круто повернул к земновскому пятистенку.

Надя с отцом собирались завтракать. На столе стояли две пустые тарелки, а в третьей, посередине, исходила паром горка блинов.

— О-о-о, и комсорг пожаловал! — встретил гостя Земнов. — Ничего не скажешь, вовремя пришел.

Петр застенчиво покраснел, взялся за скобку.

— Я на одну минутку, по делу, — проговорил он.

Надя взглянула на парня, улыбнулась.

— Минуткой делать нечего, — и, обращаясь к отцу, попросила: — Папа, поставь гостю тарелку.

Конопушки на лице Петра вспыхнули еще ярче.

— Я только что позавтракал, — попытался он отказаться.

— Когда же ты успел? — вскинул брови Кондрат. — Мать только что затапливала печь.

Уличенный в обмане, парень опустил глаза.

«Рыжий, а вроде ничего», — отметила между тем Надя.

— Ну, я пошел! — Петр толкнул дверь.

— Нет уж, не выйдет! — схватила его за рукав хозяйка. — Коли попал на блины, садись.

Блины лоснились от масла, источали аппетитный запах.

— Ешьте, пока горячие. Остынут — не те будут, — угощала Надя.

Петр съел два блина, тыльной стороной ладони вытер намасленные губы.

— Неужели все? — подняла Надя проницательный взгляд. — Может, не нравятся?

— Что ты, очень вкусные! Но я наелся.

— Не верю. На-ка вот еще!

Надя поддела вилкой с десяток блинов и положила их в тарелку гостя.

— Пока не съешь, не выпущу! — А сама подумала: «Какой скромный! Костя бы не растерялся».

— Терпи, Петруха. Она у меня такая, — с аппетитом глотая блины, заметил Кондрат. — Да и лишний блин скулу не свернет, пузо не надорвет.

— Как с лопатами? — спросила Надя. — Достал?

— Угу! — отозвался Петр. — Только понадобятся ли? Многие не хотят идти. Говорят, сто лет косили пойму, ничего не мешало. Придумали лишнюю работу. Нынче надо начинать. Попросохло. Травка наклюнулась.

— Не хотят, говоришь? Кажется, обо всем договорились, и на тебе… Если начинать, то о лошадях надо позаботиться.

— Возьмем в конюшне, и все! Ты вчера здорово распатронила его.

— Это кого же? — поинтересовался Кондрат.

— Горбылева. Лошадей не хотел давать на расчистку поймы.

Петр отодвинул тарелку, вышел из-за стола.

— Когда ты ушла, он и говорит: «Ну и задиристая девка! В отца пошла». А потом двух коняг разрешил взять.

— Ему хоть кол теши на голове. — Губы Нади едва заметно дрогнули. — Все одно будет, как дятел, долбить: нет и нет. Вот я ему и сказала, что о нем думала.

Она сняла передник и, накинув на плечи поношенный жакет, вместе с Петром вышла на улицу.

— Надо не поодиночке, а вдвоем обойти дома. Так лучше, — выкладывала она попутно свой план. — Может, кто и постарше согласится пойти с нами. Ребята и мужчины пусть захватывают топоры, а девчата и женщины — лопаты, грабли.

Надя шла настолько быстро, что даже длинноногий Петр едва поспевал за ней. Лицо ее так и пылало от возбуждения.

Они заходили по порядку в каждый дом, коротко рассказывали, что делать и для чего это нужно. Одни соглашались сразу, других приходилось уговаривать, спорить. Когда пришли на бригадный двор, там было уже полно народу. Марья Ниловна и Варвара подъехали на телегах. К ним стали складывать лопаты, грабли, а потом все гурьбой двинулись к пойме.

— Ну, вроде все обошлось хорошо! — облегченно вздохнул Петр.

— А что мне будет за это? — Надя не без кокетства прищурилась.

— Подснежники хочешь?

— Ходить за ними некогда, — засмеялась она. — Впрочем, согласна. Цветы я люблю. — И отметила, что их никто еще никогда ей не дарил.

Петр всю дорогу не сводил взгляда со свежего лица девушки. «Счастливый ты, Костька!» — завидовал он Пыжову.

2

Кондрат и Чернояров стояли на пригорке, смотрели на затканные синим маревом ложбины и перелески. Книзу воздух сгущался, зеленел, сливаясь с едва пробившейся молодой травкой.

— Может, пора? — первым нарушил молчание пастух.

Кондрат присел на корточки, провел ладонью по мягкой зеленой щетке и, не глядя на Федота, проговорил:

— Нечего еще взять. Что эта щетинка сморенному скоту? Семечки! А в лесу, кроме подснежников, совсем пусто.

— Все же по воле пройдутся, воздухом свежим подышат, — возразил Чернояров.

— Цветочки слизывать на сытый желудок хорошо. А наш скот от ветра шатается. Его накормить сначала надо.

— Да, дела, — вздохнул пастух и, горбясь, как от непосильной ноши, пошел с пригорка.