Булавки и приворотное зелье

— Умираю, как хочу писать, — прибавила Лоис, направляясь к лестнице. Поднимаясь, она обернулась: — Не забудь взять свои туфли, свечи и ключ, когда мы в субботу поедем на «Большой бал», потому что тогда мы и приступим к поискам Филлис.

Она ухмыльнулась, увидев наши поражённые лица.

— Мне Палома сказала, — добавила она, перебросила волосы через плечо и стала подниматься дальше.

21. «Большой бал»

Следующую неделю мы провели как в тумане, на нервах и в нетерпении; всё ухудшало, конечно, и то, что у мамы начались генеральные репетиции перед премьерой и график у неё был безумный: она уходила на работу в десять часов утра и не появлялась дома до десяти часов вечера. Дом словно омертвел без жизнерадостной Фрэнсис, без мистера Фоггерти и дяди Вика, не говоря уже о нашей милой Филлис, которая была бог весть где.

Папа всё ещё не вернулся к работе. Он ходил туда-сюда и лежал, будто сонный кот, перемещаясь из кровати в кресло, а оттуда обратно в кровать. Справедливости ради, его тень вроде бы как-то уменьшилась. Она уже не так ревниво и властно льнула к нему. Она не закручивалась вокруг его плеч и ног. Она просто маячила у него за спиной. Мне снова стало видно папину дождевую тучу. Она всё ещё была чёрной, но не такой тёмной, кое-где посерее, и это должно было внушать надежду.

Проблема была в том, что раз папа не ходил на работу — отчасти из-за расчистки путей, отчасти по собственным причинам, поскольку ему было трудно даже выбираться из постели, — я всё больше беспокоилась о том, как мы попадём в субботу в Лондон на шоу «Большой бал», куда нам прислали билеты. Я подняла эту тему в разговоре с чрезвычайно взвинченной мамой утром в пятницу, в день её первого спектакля.

Когда я встала, мама уже сидела внизу, попивая кофе и бормоча себе под нос. Вид у неё был измученный. Кожа выглядела натянутой и серой. Вокруг неё закручивались оранжевые и жёлтые завитки с тёмно-синими искрами, но ближе всего к её телу держался зеленовато-коричневый цвет, от которого у меня появилось лёгкое ощущение тревоги. Выглядело так, будто к ней липло что-то нечистое: что-то в духе Маркуса, незачем и гадать. Она то и дело прикасалась к серебряному ожерелью, украшенному первой буквой её имени. Эта «Р» блестела и пускала зайчики от потолочных ламп на кухне. Они метались повсюду, будто выпущенные на волю и готовые сеять хаос.

— Красиво, мам. Новое?

Думаю, я уже знала, каким будет её ответ.

Она слегка покраснела и посмотрела вниз на ожерелье, будто удивившись, что она, оказывается, безотчётно теребит его.

— Ну да, новое. Маркус вчера подарил его мне на счастье. Очаровательное, правда?

— М-м-м-м, ну если тебе нравятся подобные штуки, — небрежно откликнулась я.

Она взглянула на меня с интересом:

— Это всего лишь ожерелье, солнышко. Маркус же не купил мне личную яхту! Ты думаешь, папа станет ревновать?

Я тяжело вздохнула:

— Я думаю, что папе сейчас вообще ни до чего нет дела. А завтра он должен был везти нас на «Большой бал». Как он собирается это сделать, если даже из кровати едва вылезает?

Мама взяла моё лицо в свои ладони:

— Так, послушай меня, Рози. Твой отец завтра ОТВЕЗЁТ тебя, Лоис и Эди на «Большой бал», даже если это будет последним, что он сделает в своей жизни. Он дал обещание, и он его исполнит. Положись на меня.

Она пошла наверх. Отчасти я почувствовала облегчение оттого, что мама собирается это уладить, а отчасти досаду, что я позволила ей отвлечь моё внимание от ожерелья, которое подарил ей этот негодяй Маркус.

Я задумчиво жевала свой круассан, не обращая особого внимания на мамин голос, доносившийся сверху на повышенных тонах. Не уверена, что, если она станет кричать на папу, это что-нибудь сильно изменит.

Однако спустя несколько минут папа исправно появился, в халате с Дартом Вейдером, небритый и слегка с душком. За ним тащилась Лоис, захватив с собой Би, желавшая непременно побыть рядом. Он молча сделал кофе для себя, несколько тостов для Лоис и сел за кухонный стол, потягивая напиток из своей чашки. По крайней мере, он встал с постели, со сдержанным оптимизмом подумала я.

Мама снова появилась на кухне и шлёпнула на стол конверт с билетами на «Большой бал».

— Мне пора, девочки. Увидимся завтра утром, перед вашей поездкой. Пожелайте мне удачи — или лучше скажите «ни пуха ни пера» или «чтоб тебе провалиться».

— Мамочка, почему я должна желать тебе провалиться? — пискнула Лоис. — Пожалуйста, не проваливайся.

Мама рассмеялась и наклонилась, чтобы от души поцеловать Лоис в щёку. Я отдала ей открытку, которую мы в порядочной спешке сделали прошлым вечером. Снаружи было нарисовано большое красное сердце — я сделала контур, а Лоис раскрасила, — а рядом с ним стояли схематичные фигурки: мама, папа, Лоис и я.

Ещё там была надпись с блёстками — «Желаем удачи!», а внутри было написано:

Дорогая мама!