Бульдог (СИ)

Чувствую, именно в тот момент я перекочевал к Вите. На руки. Шел я уже плохо, но умудрился поцеловать в щеку даже начальника охраны, за что получил по заду. Потом была нижняя трасса вдоль Финского и мои задушевные признания о том, что порнуха нынче не та. Парни там все, как буратины, деревянные. Ни азарта, ни страсти в глазах, а мне, бедному, под это дрочить приходится. И уже три года как. Потом перечислил все свои игрушки, а под конец затребовал показать яйца.

— Если яйца волосатые, то это для меня знак. Отношения не сложатся, — заплетающимся языком вещал я Виктору, у которого на руках аж вены вздулись от натуги. Но меня несло, язык отделился от мозга и выбалтывал мои секреты, не боясь быть отрезанным.

Поздно ночью в огромной квартире, которая точно была не моя, Витя пытался уложить меня в кровать, но я дул губки и просил поцеловать меня на ночь.

И меня поцеловали. Сильно, почти пожирая. Витя тяжело задышал, но не отрывался, просовывая язык глубже и оплетая мой. Целовал он агрессивно, но не накидывался, лишь руками схватился за затылок и бедро. Алкоголь начал выветриваться, но ему на смену пришло сильнейшее возбуждение. Я начал тереться о мощное тело, запуская руки под кофту, проходясь пальцами по твердой груди.

— Какой ты мохнатень…кий. Попец, навер…навер…няка, тоже шерстяно…ооой, — глупые мысли продолжали выскакивать из моего пьяного рта. Зря Витя перестал целовать меня, спускаясь на шею. Но дурь моя родилась впереди меня, и я проворно выкрутился в его руках, расстегнул штаны, снял их и нагнулся, выставляя на обозрение свой зад в бордовых кружевных трусах с рюшками и надписью — «Разбиватель сердец».

— А у меня попка…мл…младенца. — И начал опускать ткань.

На что я рассчитывал, сам не знаю, но Виктор зарычал и швырнул меня на кровать. Стянул штаны, сдернул трусы и больно укусил за ягодицу. Бульдог, как есть. Я вскрикнул и даже протрезвел, ошалело соображая, что натворил. Витя навалился сверху, дыша, как паровоз и принялся покусывать мою шею и позвонки.

— Гвоздик мой, — прошептал на ухо и начал спускаться ниже. Вся моя смелость и нахальность улетучилась в момент, я задрожал от предвкушения и охнул, когда почувствовал внутри не только пальцы, но и язык. Возбуждение выбило двести баллов из ста, и я, не стесняясь, подмахивал и стонал, умоляя вставить.

Все желание, которое я гасил эти дни, вылилось в неконтролируемую страсть. Я даже пошло прогнулся, выставляя открытый зад.

— Витя, пожалуй…ста, — уже сипел, а не говорил. От головы все давно ухнуло в пах.

Надо мной тяжело вздохнули, убрали пальцы и мой любимый бульдог медленно вошел в меня. Я сжал простынь руками и попытался дышать, но слезы все равно потекли из глаз. Меня накрыло и физически, и эмоционально.

— Лень, я не смогу остановиться, — Витя замер, сотрясаясь всем телом, его пальцы на моих бедрах дрожали, но я и не хотел останавливаться. Не сегодня. Пусть эта ночь — ошибка, но я ее проведу так, как хочу.

Я качнулся назад и просипел: — И не надо.

Виктор судорожно втянул воздух и сорвался в оглушающий быстрый ритм. Я стонал на каждый толчок, все больше превращаясь в желе от кайфа, но перестал дышать, когда он схватил меня за предплечья и стал насаживать на член еще сильнее. Мы уже бились не яйцами, мы уже бились костями. Шлепки больше походили на удары, а поцелуи на укусы, но это было божественно.

Как животные, без нежности и сантиментов, никакого стеснения, а лишь желание «сожрать» партнера заживо.

Кончил я очень быстро, и кончал еще несколько раз, пока у меня не начался сухой оргазм, но и тогда Витя не слезал с меня, крутя, как куклу, и не прекращая долбить. Я так и отрубился, сжимая его член внутри себя от очередного оргазма.

Проснулся резко, потому что кто-то лизнул меня в лицо. В горле была пустыня, а голова тяжестью тянула куда-то вниз. Рядом громко сопели и жаром дышали в шею. Я попытался сконцентрировать зрение, глаза болели от не снятых линз, но разглядеть существо мне удалось — черный французский бульдог. Я чуть не расхохотался от такого милого альтер-эго Виктора. Потрепал по холке и начал аккуратно выпутываться из одеяла и рук.

Меня повели на кухню, умильно махая хвостиком. Я достал из холодильника бутылку воды, а «ребенку» — еды. Так мы с ним и стояли на кухне в тишине: я пытался заглушить сушняк и вызвать мозг на разговор, а бульдожка аппетитно чавкал.

Красноватое солнце разделило нечеткой полосой шторы и всю большую кухню на две части, ноги мерзли на холодном кафеле, задница болела, а в голове мутными картинками всплывали воспоминания прошлой ночи.

— Бляди скромнее себя ведут, Лелечка. — Это была чистая правда, шепчи — не шепчи себе под нос. Так разнуздано даже в порнухе не подставляются, а если еще наложить картинку из туалета, то даже шалава Пестров станет просто любвеобильным мальчиком. Я тяжело сглотнул холодную воду и прикрыл глаза.

— Надо собираться и срочно валить. — Снизу тихо заскулили, и я погладил крепенького малыша, снова улыбаясь этой мини-копии хозяина. На руке блеснул браслет. — Черт, чуть не забыл снять.