Булгаков

Сколько наших литераторов ездило в Европу - и кукиш с маслом привезли! Ничего! Сережку нашего (пасынка Булгакова С. Е. Шиловского (1926-1975). - Б. С.), если послать, мне кажется, он бы интереснее мог рассказать об Европе. Может быть, и я не сумею? Простите, попробую!..

Мы покойны. Мечтания: Рим, балкон, как у Гоголя сказано - пинны, розы... рукопись... диктую Елене Сергеевне... вечером идем, тишина, благоухание... Словом, роман!

В сентябре начинает сосать под сердцем: Камергерский переулок (месторасположение МХАТа. - Б. С.), там наверно, дождик идет, на сцене полумрак, чего доброго, в мастерских "Мольера" готовят. И вот в этот самый дождик я являюсь. В чемодане рукопись, крыть нечем!"

Возможно, никогда больше планы Булгакова не были столь вдохновенны и конкретны по срокам. В сентябре 1934 г., в момент возвращения из путешествия, он рассчитывал иметь в чемодане готовую рукопись, которую даже называл романом. Судя по Б. м., это все же был бы не традиционный роман, а скорее род беллетризованных записок путешественника, вроде карамзинского труда. В Б. м. запечатлены события, происходившие ровно за год до начала предполагавшейся поездки по Западной Европе - в мае 1933 г. Вернувшийся из-за границы молодой человек Полиевкт Эдуардович, одетый по последней западноевропейской моде, - это драматург Владимир Михайлович Киршон (1902-1938), один из идейных противников и конкурентов Булгакова. Позднее он погиб в чистке 1937-1938 гг. Киршон резко критиковал булгаковский "Бег", и как раз над этой пьесой автор Б. м. работал весной 1933 г., внося изменения в текст по требованию МХАТа. В Б. м. Полиевкт Эдуардович критикует пьесу автора. Что же касается собственного сочинения человека в замшевой куртке и шоколадного цвета штанах до колен, то здесь имеется в виду пьеса Киршона "Суд", в апреле - мае 1933 г. поставленная во Втором МХАТе и в том же году опубликованная в журнале "Новый мир". Булгаков издевается над драматургом, побывавшим за рубежом, но пьесу на "заграничную" тему написавшим на основе сложившихся схем, без какого-либо использования собственных впечатлений. Киршон, точно, принадлежал к числу тех, кто привез из-за границы "кукиш с маслом". Автор Б. м. иронизирует над Полиевктом Эдуардовичем. Человек в замше не замечает стоящих рядом с ним нищих, зато заставляет страдать вымышленного "заграничного" Ганса, чья мать, послав проклятье палачам, "была выгнана с квартиры и ночевала на бульваре под дождем", простудилась и умерла. Можно не сомневаться, что в булгаковской книге о заграничном путешествии не было бы погибающих в полицейских застенках отважных Гансов или Пьеров, и вряд ли Западная Европа была бы представлена страной нищих и пролетариев, мечтающих свергнуть "капиталистическое рабство". Думается, даже если бы поездка Булгакова с женой в Париж и Рим состоялась, булгаковские "Письма русского путешественника", с вымышленными персонажами на основе реальных прототипов, в отличие от карамзинского сочинения, вряд ли увидели бы свет при жизни автора. Но отказ в выезде за границу ограничил будущую книгу только коротким рассказом Б. м.

Не исключено, что в случившемся Булгаков винил А. С. Енукидзе. Может быть, даже подозревал, что секретарь ЦИК специально издевался над ним, и потому сделал Авелия Софроновича одним из прототипов Аркадия Аполлоновича Семплеярова в романе "Мастер и Маргарита".