Булгаков

Не исключено, что Ю. Слезкин послужил прототипом еще одного булгаковского персонажа. В Ю. С. С. главный герой назван маркизом - "со своей психологией европеизированного русского барчука, с его жеманфишизмом, с вычурным и складным языком маркиза ХХ-го столетия, с его пестрыми выдумками". Здесь - не только констатация аристократического происхождения писателя и соответствующего содержания его романов (из жизни дворянства), но и указание на связь автора "Помещика Галдина" с литературой XVIII века, причем не русской, а французской. Булгаков утверждает: "Когда читаешь Слезкина, начинает казаться, что он опоздал родиться на полтораста лет. Ему бы к маркизам, в дворянские гнезда, где дома с колоннами. В мир фижм и шитых кафтанов, в мир, где мужчины - вежливые кавалеры, а дамы с томными лицами - и манящи, и лживы, и прекрасны". Для автора Ю. С. С. Слезкин это "маркиз, опоздавший на целый век и очутившийся среди грубого аляповатого века и его усердных певцов". Герои Слезкина "не жизнеспособны и всегда на них смертная тень или печаль обреченности", и потому "о смерти пишет печальный маркиз-беллетрист". В пьесе "Бег" (1928) выведен полковник белой армии гусар маркиз де Бризар (можно вспомнить часто поминаемого в Ю. С. С. гусара Галдина, которому пришлось везти в экипаже мертвое тело, выдавая его за живого человека). Он - тот же аристократ конца XVIII или начала XIX в., волею фантазии драматурга брошенный в водоворот гражданской войны 1920 г. и оказавшийся убежденным палачом. Де Бризар в конце концов сходит с ума и исполняет балладу Томского из оперы П. И. Чайковского (1840-1893) "Пиковая дама" (1890) по пушкинской повести: "Графиня, ценой одного рандеву, хотите, пожалуй, я вам назову...". При этом помешавшийся маркиз принимает Белого Главнокомандующего за императора Александра I (1777-1825) и, смешивая времена и эпохи, рапортует: "Когда будет одержана победа над красными, я буду счастлив первый стать во фронт вашему величеству в Кремле!", что в контексте происходящего воспринимается собеседником просто как несвоевременное выражение крайних монархических взглядов, весьма распространенных в белой армии. Достаточно сказать, что безумный де Бризар здесь почти дословно цитирует ироническую фразу, которой в своей книге "Белые мемуары" (1923) И. М. Василевский (Не-Буква) (1882-1938), первый муж второй жены Булгакова Л. Е. Белозерской, характеризует юнкера врангелевской армии А. Вонсяцкого, крайнего монархиста, а потом одного из лидеров русских фашистов: "Я бесконечно счастлив, что сегодня на том свете я смогу стать во фронт его величеству". Де Бризар - это вариант судьбы героя Ю. С. С., если бы тот был не писателем, а военным, как его дед. Булгаков писал о Слезкине: "Манерный и утонченный человек - писатель в цилиндре, сжав тонкие губы, смотрит со стороны на жизнь, но общего с ней ничего не имеет и не желает иметь. Его грезы в чем-то другом".

В Ю. С. С. автор приводит отрывок из слезкинского рассказа "Пармские фиалки", дабы дать представление о языке писателя, "который так тесно и выпукло облекает его внутреннее существо":

"Я гулял по Кузнецкому (в Москве), когда ко мне подошла женщина очень прилично, даже, если хотите, изысканно одетая, и, извиняясь за беспокойство, спросила, который час. Я любезно приподнял котелок, мельком глянув в лицо незнакомки, скрытое густой черной вуалеткой (помню еще, на вуалетке вышитые бабочки), и, достав из бокового кармана свой старый золотой брегет, посмотрел на стрелки".

Здесь Булгаков иронизирует над языком новеллы: "Господин, любезно приподнявший котелок, - слащавый господин, а, кроме того, необычайно точный господин: о Кузнецком говорит и добавляет, что он в Москве. И ведь не потому добавляет, что думает, будто есть на свете хоть один читатель, который бы этого не знал, а нарочно добавляет... Господин, встретившийся с дамой, отмечает ее изысканный наряд, не указывая, в чем его изысканность. Значит, и сам он человек понимающий, со вкусом, и в читателях своих вкуса ожидающий". В полемике с описанием встречи человека в котелке с незнакомкой на Кузнецком, автор "Мастера и Маргариты" сотворил классическую по чистоте стиля сцену встречи главных героев на Тверской: "Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!"