Булгаков и Маргарита, или История несчастной любви Мастера

Коль скоро снова речь зашла о либералах — ранее мы обсуждали умеренно либеральные взгляды Дмитрия Николаевича Шипова, — попробуем разобраться, что собой представляет настоящий либерал:

«По моему понятию, слово либерал означает человека, который, считая в теории других людей себе равными, не допуcкает на практике преобладания своего произвола над другими и не подчиняется сам произволу других, который подчиняется только закону… и жертвует своими выгодами для осуществления своих идей…»

Это определение принадлежит Александру Васильевичу Головнину, в начале 60-х годов XIX века занимавшему пост министра просвещения. Тут вроде бы нечего возразить, даже появляется некая досада по поводу отсутствия повода для спора — ведь хорошо известно, что истина рождается как результат столкновения противоположных мнений. Пожалуй, лишь упоминание жертвы вызывает внутренний протест — куда ни глянь, все делается ради выгоды, даже если на первых порах желаемый результат может быть достигнут лишь ценою жертвы. В истории есть множество примеров, когда отказ от привилегий, принесение себя в жертву — вспомним недавний пример нечаянного купания Бориса Ельцина в ручье — со временем оборачивались щедрой компенсацией и выгодой. Причем не только для себя, но и для семьи, точнее, для людей из ближнего своего, милого сердцу круга.

Вот и Николай Бердяев в письме «О либерализме» высказывал свои сомнения:

«Слово либерализм давно уже потеряло всякое обаяние, хотя происходит оно от прекрасного слова свобода… Поистине, в свободе есть скорее что-то аристократическое, чем демократическое. Это ценность — более дорогая человеческому меньшинству, чем человеческому большинству…»

И снова «продвинутое» меньшинство и невежественное большинство! Еще не хватало прочитать, что большинство — это всего лишь «быдло» и «холопы». И все же почему у большинства такое осторожное, я бы сказал, подозрительное отношение к свободе? Ответ находим все у того же Александра Головнина. За несколько лет до реформы 1861 года, отменившей крепостное право, Головнин попробовал освободить своих собственных крестьян. Однако крестьяне отказались:

«Когда ты от нас совсем отступишься, нас всякий теснить будет, а мы твоею милостью много довольны».

Александр Васильевич Головнин

Тут и зарыта собака. Права правами, даже если обеспечено формальное равенство всех прав, однако каким законом можно запретить полезные связи с влиятельными людьми, каким указом уравнять материальные доходы? Что толку, если есть права, однако нет средств, чтобы нанять толкового защитника, и нет возможности переговорить на званом ужине с «нужными людьми»? В этих условиях соревнование «правообладателей» напоминает заезды некоего варианта «Формулы-1» — один вперед несется на новейшем, наисовременнейшем «феррари», ну а другой — на допотопном «москвиче» 1956 года выпуска. Итог легко предугадать. Вот вам источник произвола, притеснения. А при отсутствии собственных средств защиты прав — что гражданину остается? Придется идти снова на поклон, только уже к другому барину, на этот раз одетому в цивильный сюртук, с красочным значком в петлице — идти в надежде, что уж его-то милостью останемся довольны. Как бы не так!

И в завершение этого «нелирического» отступления вновь приведу слова Бердяева:

«Права человека предполагают обязанность уважать эти права. В осуществлении прав человека самое важное не собственные правовые притязания, а уважение к правам другого, почитание в каждом человеческого образа, т. е. обязанности человека к человеку… Обязанности человека глубже прав человека, они и обосновывают права человека. Право вытекает из обязанности».

Но вот какой возникает у меня вопрос: какая же это будет свобода, если сплошь обязанности?