Булгаков. Мои воспоминания

В ревю «Безумство из безумств» («Folie des folies») поставили «Пир Клеопатры». Клеопатра – красавица Мари Франс. Она яркая блондинка. Волосы ее с каким-то розоватым отливом. Кожа нежно-белая. Глаза темные. Высока ростом, тонка… Ее любовник и раб – негр. У этого артиста такой поразительный слух, что он останавливает оркестр, если хоть самый незначительный инструмент чуть-чуть сфальшивит. Он улавливает то, что недоступно даже уху дирижера. Для их номера создана специальная декорация. Вся сцена с ложем Клеопатры, светильниками, фонтаном под музыку выдвигается к первым рядам партера. Любовник-негр, ужаленный змеей, коварно преподнесенной Клеопатрой после страстных объятий, умирает почти что над головами первых рядов партера.

И вот в один прекрасный день Клеопатра – Мари Франс – не пришла на спектакль и не принесла в дирекцию никаких объяснений. В последний момент загримировали и облачили в костюм румынку, совершенно иной тип – смуглую брюнетку. Каково же было удивление всех артистов и дирекции, когда дали занавес, и у барьера ближайшей к сцене ложи они увидели Мари Франс во всем ее великолепии, в нимбе золотисто-розовых волос, в черном бархате, особенно ярко оттеняющем ее кожу. Прекрасное лицо ее не отражало ничего (так же бесстрастно поднесла она ядовитую змею к рабу-возлюбленному, исполняя роль Клеопатры). Из-за ее обнаженного плеча виделось будто нарисованное на шелку лицо-маска японца в безукоризненном смокинге.

Артисты едва доиграли до антракта – так им не терпелось узнать, в чем дело. В дирекции тоже волновались: срыв спектакля, отсутствие без предупреждения да еще такая демонстрация! Как только дали свет в зале, в ложе Мари Франс появился Квазимодо (так прозвали артисты соглядатая и правую руку дирекции):

– Мадемуазель, – сказал он, – нарушение контракта без уважительных причин…

Мари Франс не дала ему закончить фразы. «Принц», – сказала она, оборачиваясь через плечо к японцу. Принц спросил: «Сколько?» – и мгновенно подписал чек на 20 тысяч франков. Мари Франс даже бровью не повела и не оглянулась на Квазимодо. Такой же прекрасной царицей просидела она и второе действие.

– Вот счастливица! – вздыхали за кулисами статистки. – Вот это так устроилась… Только спросил сколько – и подписал чек. Каково! А она сидела как кукла!

– Но какая же она красавица! – сказал кто-то.

– Вовсе уж она не такая красавица – у нее глупое лицо!

– Лили! Это ты из зависти!

– Дай мне принца, и я буду красавица, – огрызнулась Лили, рассматривая в зеркале свое волшебно измененное гримом лицо.

Тогда впервые в Париже появился джаз, и назывался он «джаз-банд». В него входило много музыкантов. Мелодии были насыщенные, шумные. Бил барабан, звенели колокольчики, гудели трубы, надсаживались пианино. – Ха-ха-ха-ха! – хохотал саксофон, да не один, а несколько попеременно.

Центр номера – молодая «бескостная» американка. Она выманивает по очереди музыкантов оркестра с инструментом, чтобы показать какой-нибудь трюк. То она одним взмахом кладет ногу на его плечо, то она перегибается назад, молниеносно образуя мост, то она по-восточному садится на пол, и руки ее, извиваясь, двигаются независимо от туловища. То она комически марширует под барабан, нахлобучив на голову музыканта какой-то фантастический колпак. И все это в темпе музыки! Номер был идеально отработан и кончался тем, что она взлетала на вытянутые руки джазбандистов, и они торжественно уносили ее со сцены. Тогда все это было внове.

На репетициях артистку всегда сопровождала пожилая пристойная дама – мама или тетя…

Кроме «ню» в откровенном виде театр стремится к тонкой эротике, выверяя и так уже хорошо выверенные за долгие годы ее приемы. Вот на сцену под нежную музыку в плавном ритме выходят очаровательные девушки в костюмах сороковых – пятидесятых годов: шляпы кареткой, черные, спереди по горло закрытые атласные платья, кринолины, отороченные белым мехом, в черных перчатках, с белыми муфточками, у пояса ярко-красный цветок. Девушки поворачиваются спиной – спина голая, а ниже талии – вырез в виде большого сердца. Очень пикантный прием. И так во всех деталях.

Наша «ведетт», приглашенная на ревю «Безумство из безумств» – Женни Гольдер, темно-рыжая, хрипловатый голос, худая, слегка сутулая. Громадные глаза, чудные зубы, крупные черты лица. По-французски говорит с каким-то особенным акцентом, что очень ценят парижане. Одевается просто (о, эта дорого стоящая простота, когда скромное модельное платье стоит тысячи франков!). Драгоценности надевает в зависимости от цвета платья: к зеленому – изумруды, к красноватым тонам – рубины, к белому или черному – жемчуга. Пускает в глаза атропин. Они, и без того огромные, принимают неестественные размеры.

«Ведетт» – звезда представления. Она должна уметь делать все: петь, танцевать, играть. В свое время очень удачно совмещала все эти жанры любимица Парижа Жозефина Бэкер.