Булочник и Весна

Когда я выглянул из храма на тёмный двор, мир переменился. За часы, проведённые мной внутри, антициклон отошёл, уступив место тучам и тёплой сырости. Я сошёл с крыльца и упал в март. Запах сырой штукатурки, которой я до кашля надышался в храме, сменился паром скотного двора. Из бытовки за монастырской стеной доносился спор подвыпивших рабочих. Хрустя раскисшим снегом, я шёл домой по освещённому новенькими фонарями пути и думал, что провёл время неплохо, разве что слишком щедро по сегодняшним обстоятельствам. За остаток вечера мне предстояло выяснить ещё как минимум три вопроса: как там Петя? Что у Ирины? Довольна ли Лиза кошкой?

Я решил, что начну с Ирины, и, не заходя к себе, направился в сторону Тузиных. В конце концов, сегодня я вызволил её – пусть поит меня чаем после трудового дня! Пока я шёл по деревенской улице, начался дождь. Он быстро усиливался и, когда я взбегал на крыльцо, полил густыми струями.

Ирина впустила меня в дом и, сосредоточенно шепнув: «Я молюсь!» – ушла на второй этаж. Я потоптался в холодной, выстуженной безлюдьем гостиной и без спросу пошёл на кухню – там растоплена была старая, в треснутых изразцах, печь. Огонь стучался в огнеупорное стекло дверцы. В его тепле и гуле мне сразу стало спокойно.

Ирина не спускалась долго – держала молитвами летящий в Будапешт самолёт. Я сел, положил голову на стол и поддался дрёме. Меня разбудила далёкая мелодия на Иринином мобильном.

Вскоре счастливая, с весёлым блеском слёз на щеках, хозяйка вошла на кухню. В её руках был свёрток.

– Вот, осенью ещё купила Мише на костюмчик. Глядите, какая прелесть! Сошью!

И положила передо мной на стол светло-серую ткань. Плотно сложенный отрез был похож на книгу.

– Долетели? – спросил я.

– Слава богу! – улыбнулась она. – Знаете, Костя, главное, чтобы ребёнок был жив-здоров. Остальное – суета! – и, порхнув по комнате, достала из книжного шкафа стопку потрёпанных журналов с выкройками. Я понял, что чай мне не светит, и, сказав, что как раз заходил узнать про Мишу, отправился восвояси.

Сыро, густо лил дождь, месил снег и глину старовесенней улицы.

На ночь глядя мне позвонил Кирилл. С трудом раскапывая под событиями дня утренний разговор с мамой, я спросил, купили ли они кошку. Он ответил, что кошку, да, купили – белого котёнка, девочку. Но главное – он уже может сказать кое-что определённое насчёт мамы Ильи. Дело в том, что, оказывается, у его хорошего приятеля на Пироговке… Я не стал выслушивать подробности, а сразу переслал ему два телефона – Ильи и его сестры Оли. Пусть общаются напрямую!

Из какого-то внутреннего упрямства я не сказал ему спасибо, но и без моей благодарности у Кирилла был вполне воодушевлённый голос.

День опять оказался слишком полон – высыпался из горсти. Я уже не стал звонить Пете. Зато в утреннем сне мне привиделся Пажков с крохотными оленячьими рожками. Он стоял на заляпанном побелкой церковном крыльце, и Илья, робея и расстраиваясь, объяснял ему, что на земле нет такого православного храма, где бы можно было запечатлеть его «лик».

81 Вот теперь «Макаров»!

Проснулся же от сильного стука в дверь. В первый момент мелькнуло: это Илья прибежал из нового дома. Но ведь, ёлки-палки, дома-то нет! Илья ночует в монастыре.