Бульвар

ПОЛНОКРЕСЛОВ(говорит через блютуз-гарнитуру телефона). Алло, алло, слышу хорошо… Ни в коем случае!.. Нет, я люблю классику: сукно для покера может быть только зеленым. Нет, в моем казино красное неуместно… Что с того, что на острове? Стиль, дорогуша, он и на острове – стиль. Да, даже на Хуанахуа!..

Кеша опять играет.

Одну минуту, мне мешают. (Показывает Гиацинту на Кешу.)

ГИАЦИНТ(Кеше). Заткнись, парень.

Кеша продолжает играть. Гиацинт отбирает у него саксофон и засовывает в урну; Кеша тянется к урне.

Парень, еще движение, и я туда же засуну твою голову!

ЛЮСЬКА(бросается между Гиацинтом и Кешей). А ну не трожь ребенка, нечисть!

Свет мигает. Гиацинт замахивается на Люську, но застывает в ужасе, заметив, что статуя шевелится.

ПОЛНОКРЕСЛОВ. Алло, да, теперь слышно. Я говорю, даже на Хуанахуа у нас все должно быть безупречно, то есть – уместно. Я бы сказал, особенно – на Хуанахуа.

ГИАЦИНТ(лепечет). Хозяин, у нас график, вам через два часа в аэропорт…

ПОЛНОКРЕСЛОВ(убегая). Остальное при встрече. Завтра буду на Хуанахуа.

Полнокреслов и Гиацинт убегают влево.

ЛЮСЬКА. Ох-х! Думала, уже пришибет, а он испугался… Я что, такая страшная?

КЕША. Я потрясен: вы меня защитили.

ЛЮСЬКА. Может, хоть за это поспать мне дашь?

КЕША. Все, ухожу!

Кеша вынимает саксофон из урны и уходит. Люська допивает свою бутылку до дна.

ЛЮСЬКА(пьяная вдрызг, ощупывает себя). Цела вроде… Мускулов-то, мускулов – палатка арбузная в пиджаке. И чего бы это он струхнул так, сволочь потная, гад протухлый? А ведь такая мерзость – в рожу плюнуть, и то противно… Нечисть – одно слово… (Замечает у себя в руке картонную втулку.) А-а! Трубочка! Трубочка от нечисти! Сработала трубочка-то! Ай да тещенька у мальчика Кеши! Ай да Алена Дмитриевна! От лютой смерти оберегла! (Прижав втулку к груди, возводит глаза к небу и замечает, что с памятником творится неладное.) Ой!.. (Памятнику.) Ты что ж там делаешь-то, милый? Смотри-ка, разметался как! На волю рвешься, да? А камень проклятый не пускает! Как же мне помочь тебе, горемыке? От стула каменного не оторвать мне тебя, нет. Ты успокойся, передохни и – с новой силой, может, и оторвешься, чем черт… А я с тобой поговорю пока. Как зовут-то тебя?.. А, ну да, что это я, сдурела? Николай Василич, а Николай Василич!.. А может, ты имя свое позабыл, целыми днями на нас глядючи: зрелище-то – так себе, могло и память отшибить… Нет, не может такого быть, чтоб человек позабыл, как его мамочка звала. Как тебя мамочка звала? Василичем-то вряд ли могла… Коля? Николенька? Никоша?.. Вставай со стульчика, Никоша, голубчик, вставай!

Статуя (Никоша) встает с каменного кресла, слезает с пьедестала и чуть не падает в объятия Люськи.

Вот и умничек, Никоша, вот и умничек!.. (Про себя.) Вот так исполнилось… желаньице!

НИКОША(с прикрытыми веками, говорит, как во сне). Это все моя летаргия… Сон ли, смерть – не постичь… Услышал я голос матушки: звала она меня, точно в детстве…

ЛЮСЬКА. Никоша, пойдем отсюда, а?

НИКОША. Куда идти? Не ведаю, где я. Веки мои тяжелы, не поднять. Летаргия… кругом.

ЛЮСЬКА. А пусть и летаргия, Никоша, ничего. Веки мы потом подымем, я помогу. Нам бы уйти отсюда, пока тебя не хватились и на стульчик опять не посадили. Ты же не хочешь опять на свой стульчик, Никоша?

НИКОША. Нет, нет… Нет, уведите меня отсюда!

ЛЮСЬКА. Не волнуйся, мы сейчас с тобой пойдем, ножки разомнем, засиделся Никоша.

Люська под руку уводит Никошу. Не спеша прохаживаясь, входит Участковый.