Бульвар рядом с улицей Гоголя

Выходим с маленьким человеком из троллейбуса. Спрашивает: «Иксецентилальный троллейбус — это как?» — «Это такой троллейбус, который никуда никогда не приедет. На нем можно проехать только раз за всю жизнь, если захочешь, можешь не выходить на своей остановке, и тогда ты будешь ехать на нем бесконечно долго и никогда никуда не приедешь». — «Может, поэтому она не пустила тетеньку, потому что та могла уехать в никуда навсегда?» — спрашивает меня маленький человек. «Да», — отвечаю.

Пока шли до школы, три раза бросил маленького человека в сугроб. Сам три раза повалялся. Покатались на льду. Опоздали в школу. Почему мне никто не сказал, что я уже взрослый? Надо же соответствовать. Всегда надо соответствовать. Всегда нужно кем-то быть. Нужно знать свое название. А если уж совсем серьезно — предназначение. А как иначе? Как еще понять, что ты уже взрослый? Не могу вспомнить, в каком именно городе все это было. Не могу вспомнить женщины — матери нашего ребенка. Только подол разлетистого красного платья, аккуратные туфли. Не могу вспомнить лица маленького человека. Только мягкие длинные белые волосы.

Вечером пошел встречать маленького человека из школы, точнее с продленки. Там какая-то мамашка забирала своего маленького человека. Воспитатель? Училка? Как называют этих теток — главных по продленке? Пусть будет просто — тетка. Навскидку, лет на десять меня младше, но ей кто-то давно уже рассказал, что она взрослая. Говорит, такая, мамаше: «Ваш сын орал, бесился, забрался на стол, снял носок и кинул в девочку, отказался соблюдать тихий час». И охает. И ахает. И мамаша охает. Смотрит строго на сына. Стою, думаю: «А что, собственно, не так, по-моему, совершенно нормально провел время, или продленка не для этого?» Почему мне никто не сказал, что я уже взрослый?

Едем с маленьким человеком домой. Теперь на автобусе. Спрашивает: «А этот автобус иксецентилальный?» На нас с удивлением оборачивается парочка. Они лет на пятнадцать меня младше. Отвечаю: «Нет, всё намного хуже, мы сейчас в параллельном декабре». — «Это как?» — спрашивает маленький человек. «Это тот декабрь, который никогда не закончится, в котором никогда не наступит Новый год, никогда не будет весны и лета», — говорю. Парочка смотрит на нас с ужасом. «Интересно, а что будет, если мы с тобой в параллельном декабре сядем в иксецентилальный троллейбус?» — спрашивает меня маленький человек.

Выходим из автобуса. На площади ледяные фигуры, на площади подожгли разноцветным электричеством елку, на площади все моргает, мигает все на площади, на площади этой невозможно почувствовать себя взрослым. Подходим к дому, говорю: «А если в параллельном декабре сесть в экзистенциальный троллейбус, тогда ты никогда не станешь взрослой, тело твое вырастет, вокруг тебя все постареют, а ты никогда никуда не приедешь и будешь всегда такой, какой села в этот троллейбус в параллельном декабре». — «Неплохо», — отвечает маленький человек. «Неплохо», — соглашаюсь я.

Не могу вспомнить ни одного дня после того, как мне исполнилось сорок. Когда я пытаюсь взглянуть выше подола красного платья и красных туфель на высоком каблуке, слышу женский смех. Каблуки стучат по паркету, ноги исчезают за углом. Я заглядываю за угол, но там никого нет. Ни в одной из комнат. Я перестаю искать и ложусь спать. Сон мой рваный. В нем нет ничего кроме подола разлетистого красного платья, женского смеха и мягких светлых длинных волос маленького человека. Так каждый день, каждый вечер и каждую ночь. Я не знаю, сколько это длится. Может, тысячи лет, может, несколько недель. Когда пытаюсь найти в памяти хоть что-нибудь до того дня, когда мне исполнилось сорок, вижу одну и ту же картинку — мне лет пять, я где-то в городе на границе с Монголией. Здесь зима. Здесь снег такой пушистый, что кажется, будто из него можно связать варежки. В сенях ругаются друг с другом куры. Их дед туда определил, и я ненавижу, я боюсь эти сени. Их не миновать, если хочешь пойти ночью в туалет. Еще в сенях за крюк к потолку подвешена туша борова Борьки. Его убили вчера, потому что завтра Новый год. Из Борьки будет холодец, из Борьки много чего будет, потому что Новый год, а я ненавижу сени.