Бумажная клетка

– Александр Николаевич, я не легкомысленная девушка, а бабушка с некоторым жизненным опытом, и очень долго обдумывала это решение. Приняла его я не под влиянием спонтанных эмоций, а вполне осознанно и, видит Бог, оно далось мне нелегко. Странно, что вы этого не понимаете и ведете себя не как цивилизованный человек, а как вождь каннибалов. Очень сожалею, что не оправдала ваших ожиданий.

Она повернулась и пошла прочь. Вслед ей полетели новые проклятия.

Придя домой, она застала Галину Матвеевну и Катю, вернувшихся с прогулки. Завидев Пульхерию, домработница от злости надулась как индюшка и потащила девочку по коридору в ее комнату. Но Катя вырвалась из ее цепких рук и подбежала к Пуле.

– Пуляша, ты почитаешь мне сказку?

Неожиданно она вспомнила, что Никита, когда был у нее, тоже читал девочке сказку.

– Катя, ты помнишь дядю, который читал тебе сказку? – с замирающим сердцем спросила она.

– Это в тот раз, когда я болела?

– Да.

– Конечно, помню. Он очень хорошо читал, словно дядя из телевизора.

Как все оказалось просто. Помощь пришла от маленькой бесхитростной девочки, которой пока еще наплевать на то, что о ней подумают. Для которой правда – это правда, а ложь – это ложь. Она еще не умеет выдавать желаемое за действительное, маскируя искусную ложь под правду.

Пульхерия прижала Катю к себе и поцеловала. Наконец судьба сжалилась над ней. Теперь она сможет доказать Штыкину, что он ошибался.

Входная дверь распахнулась, и в прихожую вошел Герман.

– Привет, мои дорогие. Как приятно, меня встречает вся моя семья.

Катя кинулась к нему и повисла на шее. Герман целовал ее так, словно не видел несколько лет. Он очень любил ее.

«Сейчас я ему все скажу, – подумала Пульхерия, но тут же решила: – Нет, не сейчас, не буду аппетит портить, скажу после ужина.

Неожиданно ей пришла в голову мысль о том, что если Герман простит ее и, несмотря ни на что, женится на ней, Александр Николаевич лишит работы и его. Может лишить и наследства. Ее охватил ужас и решимость несколько поубавилась.

Ужин прошел в молчании. Пуле говорить не хотелось, а Герман сосредоточенно думал о чем-то своем.

– С таможней дела уладил? – спросила она, когда они пришли в спальню.

– Не совсем. Завтра опять придется туда поехать. Скажи, что происходит с Галиной Матвеевной? Она какая-то мрачная.

Он достал бутылку коньяка, налил себе полный стакан и сразу отпил почти половину.

– Так ты знаешь? – догадалась Пульхерия.

– Гришенька позвонил мне. Он сказал, что таким он папу еще никогда не видел. Надеюсь, ты понимаешь, на что идешь?

Пульхерия кивнула.

– Это все из-за него? – спросил он тихо.

– Да. Его обвиняют в убийстве Вики.

– Ему уже вручили обвинительное заключение?

– Я разговаривала со следователем. Он сказал, что это дело решенное.

– Сочувствую тебе.

– Причем здесь я? – удивилась она.

Он пожал плечами.

– Герман, прежде чем я тебе все расскажу, хочу, чтобы ты знал, что я к Никите вообще ничего не испытываю. Как бы все это ни выглядело, он мне безразличен и люблю я только тебя.

Он сжал стакан так, что пальцы побелели.

– Ты веришь мне?

– Расскажи, в чем дело.

– Я предупредила Александра Николаевича, что не буду обеспечивать ложное алиби Грише. В убийстве обвинили Никиту и его наверняка осудят. У него есть алиби, но он не может его доказать, потому что в ту ночь был со мной, вернее, в то время, когда убивали Вику. Об этом я также рассказала следователю.

Герман был бледен, он пытался справиться с собой, но эмоции, захватившие его, сковали лицо, превратив в маску мученика. Пульхерия подошла, опустилась перед ним на колени и, пытаясь заглянуть в глаза, продолжала говорить:

– Я хотела тебе рассказать, готовилась и никак не могла решиться. Боялась, что ты неправильно поймешь меня оттого, что очень сильно любишь. Но теперь я обязана сказать правду. Клянусь, он для меня ничего не значит…

– Прошу тебя, не надо оправдываться, – тихо сказал Герман. Его взгляд ускользал, словно ему было больно смотреть ей в глаза – он блуждал по потолку, скользил по предметам и, натыкаясь на нее, испуганно шарахался в сторону.

Пульхерия честно рассказала обо всем. Не утаила даже то, что побывала у Назарова в гостинице, подчинившись ложному, сентиментальному порыву. Не утаила и унизительную любовную попытку, которую прервала Галина Матвеевна. Она понимала, что все это Герман просто обязан знать, иначе их отношения не будут до конца честными. Говорила и чувствовала, что разрывает паутину лжи, в которой сама запуталась настолько, что уже становилось нечем дышать. Сможет ли Герман ее понять? По его лицу ничего не было видно. Все та же застывшая маска страдания, неподвижная, каменная, непроницаемая. Никаких чувств, кроме боли. И это безжалостно свидетельствовало о том, что он по-прежнему остается вместе с враждебным миром, противостоящим ей.

– Неужели ты не понимаешь меня? Я так запуталась. Если бы я не опасалась твоего непонимания, разве бы стала от тебя это скрывать?

Неожиданно он улыбнулся.

– Представляю, как все это воспринял папа.