Бумажная оса

Неподалеку находился винный магазин, в котором продавали алкоголь несовершеннолетним, и именно туда, закутавшись в свою куртку, я отправилась за бутылкой виски «Джим Бим». В то время как моя соседка с мертвенно-синим от света ноутбука лицом сидела в другом конце комнаты, я потягивала бурбон из своей дорожной кофейной кружки прямо в постели до тех пор, пока не погрузилась в свои сны о пальцах, растущих из земли, деревьях c острыми, как лезвия бритвы, листьями.

Днем мое состояние ухудшилось, как будто тьма внутри меня сгущалась. В моей голове усилился шум, доносившийся из почтового отделения кампуса, перед глазами мелькали измученные лица моих сверстников, толпившихся у своих почтовых ящиков в каких-то чересчур объемных куртках. Все они словно вжимались в меня. В голове что-то дико затрещало, сдавленность в грудной клетке усилилась, и моя голова, будто оторвавшись от туловища, стала парить над толпой. Я старалась поверить в то, что меня действительно нет, что в этом почтовом отделении я – призрак, бестелесный разум.

Один профессор попросил меня провести исследование во время рождественских каникул. Так я сказала своим родителям. И поскольку они не знали, какие вопросы задавать, им пришлось поверить мне на слово. Общежития закрылись, а оставшимся студентам – тем, у кого не было родных, или тем, кто был слишком беден, чтобы купить билет на самолет, – предоставили номера со скидкой в гостинице «Рэд Руф Инн». Думаю, там было уютно, что-то вроде сиротского приюта, но у меня не было даже этой суммы, поэтому в обмен на присмотр за домашними животными я получила жилье в студенческом комплексе за пределами кампуса. Я принесла свою настольную лампу с зажимом, подставку для спины, одеяло, бурбон и задернула шторы. Солнце даже не пыталось проникнуть сквозь облачный покров, похожий на пелену из белоснежного войлока. Днем облака стали серыми, затем угольными и, напоследок, черными. Яркая люминесцентная лампа над головой издавала потрескивания и стрекотания, как потревоженная гремучая змея, трясущая своим хвостом.

Пришло Рождество, где-то вдалеке был едва слышен звон колокольчиков. Наступил Новый год. В артхаусном кинотеатре шел показ одного из старых фильмов Перрена, и я решила пойти туда в одиночестве. В зале было всего пять человек. Я никогда не смотрела фильмы Перрена в кинотеатре на таком огромном экране, и поскольку я пребывала в весьма уязвимом состоянии, меня еще сильнее засосала темнота. Мелодия саундтрека к фильму напоминала рев, создавала жуткий диссонанс, звучала навязчиво, как нескончаемые звуки капающей воды, и эта мелодия продолжала крутиться в моей голове еще в течение нескольких дней. Меня всегда завораживала эта черная магия, чары Перрена, но в этот раз она сыграла со мной злую шутку.

Утренние новости в газете. Половина земного шара пострадала от землетрясения, за которым последовало цунами, унесшее 200 000 человеческих жизней. «Глубинный разлом» в Тихоокеанском поясе, Тихоокеанское огненное кольцо. Тектонические плиты смещаются. Я смотрела на выделенное крупным шрифтом слово «землетрясение» на заголовке газеты, на букву «Р» с причудливым хвостиком, на число 200 000 и на фотографии. Братская могила унесенных водой тел. Изображение детской руки, выглядывающей из-под завалов.

Последний волосок, на котором я висела, порвался. Все, что я помню после этого, – это внутренняя сторона моего атласного пухового одеяла, лампа для чтения, заглядывающая ко мне в кровать, опора для спины – как туловище без головы. А потом… холод. Небо, широко разинувшее свою пасть. Заостренные концы звезд. Здания напротив моста, вырезки из газеты. И я, словно блуждающая тень без рождения, смерти или знаний, бреду по тротуару на мост. Мои босые ноги на снегу, почти замерзшая река Гурон. А дальше – прыжок в никуда. Подобно Делезу, я ощутила силу гравитации, ее власть. Осколки. Треск льда, бесчисленное множество подводных коридоров, ледяная вода. Духовность, телесность. Жизнь, смерть.

И вдруг я очутилась дома.

С тех пор мне снился один и тот же сон, в котором я видела этот мост. Я снова и снова бродила босиком по снегу. Рассматривая себя, видела тот самый топ от пижамы, которая была на мне в тот день в Анн-Арбор, наблюдая, как падающие снежинки приземлялись на фланелевую ткань. Я видела Рождественские декорации. Слышала шум в голове, похожий на радиопомехи, и свое прерывистое дыхание. Я чувствовала онемение в ногах, скорее горячее, чем холодное. Я наблюдала, как мои руки расстегивают верх пижамы, обнажая ложбинку между грудью. Вновь и вновь я выходила на мост, ловя свет приближающихся фар. Вновь и вновь я прыгала и тут же просыпалась, и будто бы гром гремел в моих ушах.