Бумажная оса

Той ночью, свернувшись калачиком в постели со спящей рядом Амарой, я в последний раз видела сон о мосте. Босые ноги, кристаллики снега, фары проносящихся мимо автомобилей. Состояние шока от удара об лед и от бешеной скорости, с которой я стремилась ко дну. Но на этот раз все было восхитительно. Вместо того чтобы начать тонуть, я, как торпеда, продолжала свой путь. Я пронеслась через реку, минуя ее дельту, и вырвалась в открытое море. На этот раз я могла дышать под водой. Я парила над рифами и пещерами, оставляя позади себя стаи сельди и голубых рыб и небольшую группу горбатых китов. Наконец я оказалась в голубом, точно сапфир, озере. Другое место, другой континент. Перед моими глазами простиралась альпийская деревушка с ее белыми горами и роскошными деревьями.

Как только свидетельство о рождении прибыло из Мичигана, мы отправились на почту, чтобы оформить паспорт. Я вывалила перед почтальоном всю коллекцию имеющихся у меня документов: водительские права Шелби, удостоверение личности, выданное по месту ее работы в медицинском центре, карточки социального страхования, свидетельство о рождении. Сделав кривые копии документов, почтальон, страдающий косоглазием, швырнул их обратно на стойку. Вначале я встала на белом фоне для фотографии на паспорт, а затем подняла Амару для этой же цели. На фотографии можно разглядеть, как мои пальцы обвивают ее талию.

Мы редко выходили из номера в течение тех нескольких недель, пока ждали документы. Кожа Амары такая же светлая, как и у тебя, поэтому ей было лучше оставаться дома. Если бы мы появились под палящими лучами солнца, ее кожа пострадала бы от ожога. Вместо этого дни напролет мы проводили в кровати, свернувшись клубочком. Я прикармливала малышку смесью, не давая слишком много, и в конце концов случилось невероятное: у меня началась лактация. Это было чудо. Она стала сама засыпать.

Прижимая Амару к груди, я ощущала прилив нежности, который должны испытывать женщины после родов. Я гладила ее по головке, и ее тельце словно растворялось в моем. Держала ли меня так моя мать? Испытывала ли она когда-нибудь ко мне или к Шелби такие пылкие чувства, какие я испытываю к этому ребенку? Это казалось невозможным. Мои чувства не могли стать меньше или когда-либо угаснуть. Я никогда бы не смогла разочароваться в Амаре, как разочаровалась в нас наша мать. И все же в этом присутствовал некий смысл. Возможно, биологические факторы отравляли материнскую любовь. Родители возлагают большие надежды на своих наследников по крови, и это видится естественным, но в то же время разрушающим; продукт евгенического нарциссизма, наносящий вред истинной любви. Мои чувства к Амаре были выше всего этого. Моя любовь не была разбавлена гордостью, ее сила была в том, что ее не требовали, а просто дарили.

Наконец прибыли наши паспорта. Загрузив вещи в машину, мы направились на юг, мимо Сан-Диего, в Сан-Исидро. Сотрудник пограничного контроля улыбнулся, увидев на заднем сиденье упаковку подгузников и установленное спиной автокресло.

– Buen vieje[60], – доброжелательно сказал он.

Тебе следует знать, что я никогда не подвергала твою дочь опасности. Мы не остались ночевать в Тихуане, улетев в Мехико в тот же день, а оттуда вечером отправились в Амстердам. Большую часть пути Амара спала, а через сутки мы покинули горы, войдя в новый мир.

Эпилог

Я перестала читать новости. Я знаю, что невинные люди все еще беспомощно скитаются по миру. Девочек до сих пор насилуют; оружием все еще торгуют. Но здесь, в Кюснахте, мы в безопасности.

На холме над озером стоит дом белого цвета. Я нашла его в первый же час нашего приезда. Его было видно отовсюду, и не заметить его было просто невозможно. Входная дверь была точно из моего сна – насыщенного синего цвета с дверным молотком в форме крылатой головы Гипноса, бога сна. Я постучала в дверь. Повисла кратковременная пауза, вихрь головокружения, прежде чем по коридору пронесся звук шагов и дверь открыл какой-то похожий на безумца мужчина.

На нем был мятый льняной костюм. Когда его ясные глаза встретились с моими, я увидела, как поменялось их выражение, почувствовала импульс признания, точно он шагнул мне навстречу.

– Je peux vous aider, mademoiselle?[61] – спросил он голосом, глубину которого можно было сравнить лишь с глубиной моря.

Я замешкалась, потом произнесла тонким, будто птичьим, голосом:

– Надеюсь, я не сильно помешала?

Амара извивалась в моих объятиях, выгибая спинку, как кошечка. Вблизи белоснежная кожа Перрена напоминала бумагу с мелкими помятостями. Он пристально посмотрел на меня, и я прищурилась от яркого свечения его глаз.

– Мы с вами раньше встречались? – удивленно спросил он.