Бумажные крылья

Праздник Большой Охоты отмечается в первой половине журавля, через несколько дней после дня Осени. Традиция восходит ко второму веку до основания империи, когда тогда еще молодой король Эстебано Кровавый Кулак заключил с истинными ире союзное соглашение, обеспечивающее ире неприкосновенность границ Даилла Сейе и свободную торговлю с людьми. Ире же со своей стороны выделяют квоту на отлов волшебных животных и сбор эндемичных растений в пограничной зоне Леса, а раз в год позволяют королю Валанты охотиться в пределах Леса.

День Большой Охоты символизирует собой дружбу и взаимопомощь между народом ире и людьми. По традиции, король с королевой и четверо самых приближенных шеров выезжают на Большую Охоту на алых крылатых конях, некогда подаренных ире в знак вечной дружбы. К сожалению, вдали от Даилла Сейе крылатые кони не размножаются, поэтому в настоящий момент их заменяют обыкновенные гнедые кони, поднимаемые в воздух посредством обыкновенной магии.

Также в знак вечной дружбы Суардисы выделили место близ королевского дворца для Леса Фей: в нем живут те виды ире, которым для комфортного существования требуется постоянное взаимодействие с людьми. О необыкновенных свойствах Фельта Сейе написано немало научных трудов, однако тайна пространственной магии, позволяющей Фельта Сейе быть внутри на порядок больше, нежели снаружи, доныне не разгадана.

Путеводитель по Южному побережью.

5 журавля. Суард

Морис шер Торрелавьеха

Морис ненавидел Большую Охоту с тех самых пор, как семейство Торрелавьеха перестало получать приглашения на гербовой бумаге с синими вензелями ТСВ: Тодор Суардис, король Валанты. Вот уже пять лет этот день преподносил гоблиновы подарки – то визит гномов из банка, то знакомство с новым женихом своей невесты. Сегодня день начался с больного горла.

– Остыл, – прохрипел Морис, отхлебнув пойло, и закашлялся. – Эй, шамьет холодный! – повторил он громче, схватился за шею и выругался про себя: вчерашние два часа под дождем были лишними.

Морис давно научился распознавать нежелательное внимание – слишком многие хотели бы натянуть на барабан шкуру Джокера. Вот и вчера, едва скатившись с заднего крыльца Альгредо, он почувствовал холодную щекотку между лопатками, словно его касался нож. Пришлось вместо того, чтобы пить глинтвейн у камина, шататься по городу в попытках выяснить, кому ж он срочно понадобился. Бесполезно. Либо следил мастер не хуже капитана Герашана, либо разыгралась паранойя – за два часа он не сумел обнаружить преследователя, а выигранный у Лонса амулет-ищейка молчал, как обыкновенная деревяшка. У дома тоже никто не поджидал, не требовал денег и не размахивал шпагой. Может быть, примерещилось? Сирены известные обманщицы, а слезы их не зря запретили к продаже.

В другой раз Морис бы плюнул на предчувствие – слежка и слежка, не впервой, но только не сейчас. Осталось всего два дня, и если Герашан сел ему на хвост…

Морис вскочил с кровати, швырнул чашку на столик – тонкий фарфор звякнул, стылый шамьет пролился на салфетку – и принялся натягивать непросохшую за ночь рубаху. Затем накинул халат и дернул за шнур. Прислушался: далеко в людской раздался звон, и дом снова погрузился в тишину. Пришлось самому идти на кухню.

– Хулио! Где мой завтрак? – спросил Морис, заглядывая в дверь, и чихнул: по кухне гулял сквозняк, на пустой плите сидела мышь. Рука сама цапнула что-то со стола, кажется, кусок плесневелого хлеба, и запустила в мышь: та порскнула прочь. – Выгоню, старый пень.