Бумажные крылья

Стиснув челюсти, вышла из дома, осмотрелась по сторонам в поисках ведра. Нашла недалеко от будки, распахнула калитку и пошла к колонке. Пока шла, видела, как из соседних домов повыглядывали и из-за дырок в заборе показались детские мордашки.

– А к Вадьке какая-то актриса приехала, видели? Красиваяяяя, как в кино.

– Тише ты!

Усмехнулась, воды в ведро накачала, вспоминая деревню у своей бабушки. Напугал! Ничего, я не из пугливых. Ведро обратно принесла, дверь распахнула, а он тут же резко поднялся и со стоном обратно на подушки. Я ведро бросила и к нему.

– Ты зачем? Болит? Не надо нам было… давай я… не знаю, лекарства дам какие-то, уколы там.

А он меня вдруг к себе прижал.

– Я думал – ушла…

– Не уйду я никуда, Вадим.

Губы его как-то неловко нашла, ткнулась в них, а он мои в ответ целует и в волосы зарывается обеими руками.

– Зачем я тебе, Оля? Зачееем?

Я люблю тебя. Но вслух не сказала, только рот ему поцелуями заткнула, пока о воде не вспомнила.

– Помыться нам надо и тебе, и мне. Рассказывай, как твоя печка включается доисторическая.

ГЛАВА 21

Я проснулась от криков петухов. Подскочила на постели и тут же замерла, рассматривая спящего Вадима. Поздно ночью он принял лекарства и обычно с ними спал довольно долго, как и в больнице. Евгения Семеновна очень злилась, если он принимал свои таблетки не вовремя и потом спал во время обхода и завтрака.

А мне нравилось, как он спит. В любимых умиляет и сводит с ума буквально все. Даже недостатки, особенно недостатки. Мы их любим еще больше, чем достоинства, потому что так они делают человека более близким, потому что нам позволено эти недостатки видеть. Я никогда и ни к кому не чувствовала ничего подобного. Я думала, что люблю Лешу и что увлечена Володей, но нет… я на самом деле и представления не имела, что значит любить мужчину. Что значит вот это состояние непроходящего кайфа – проснуться с ним в одной постели и просто рассматривать вблизи его лицо, трогать взъерошенные волосы, едва касаться колючей щеки и думать о том, что надо его побрить, возможно, насильно. Мне казалось, что у меня выросли за спиной крылья, и я способна взлететь высоко в небо и смотреть вниз на людей, которые даже не представляют себе, что значит любить. Они глубоко несчастные, а я… я, как говорила моя любимая Рената Литвинова в одном из фильмов – я летаю, я в раю. В маленьком, однокомнатном, с протекающим окном и допотопными ковриками. И я б его сейчас не променяла даже на дворцы.

Потом я вылезла из постели и принялась наводить порядок в его берлоге. С милым рай и в шалаше. Кто-то скривит скептически губы, кто-то усмехнется и покрутит пальцем у виска, а я теперь точно знала, что это правда. И краснела, вспоминая, что мы вытворяли ночью, и как он ласкал меня пальцами еще раз уже после того, как помылись из воды в кастрюле, поливаясь кружкой, и залезли под одеяло в застиранном пододеяльнике, который я нашла в шкафу. И вот эта кровать, в этом домике на отшибе цивилизации мне казалась самым эротичным местом во вселенной. Я ничего не видела, кроме его глаз, не слышала ничего, кроме его наглого и бесстыжего шепота мне на ухо, не чувствовала ничего, кроме этих ласк, после которых болела грудь, саднило между ног и припухли губы.

Наверное, когда любишь, перестает иметь значение – где любить и как любить и даже кого любить, потому что мы ничего не выбираем. Нет никакой закономерности и правил, просто вдруг твое сердце пробивает насквозь рваной раной какой-то совершенно пьяный амур, с выколотым глазом и сломанными руками. И оно начинает болеть самыми разными оттенками и тональностями в унисон сердцу того, кого любишь. А любви плевать на все, кроме себя самой, она эгоистична настолько, насколько слепа, глуха и нема. А еще мне хотелось любить назло всем, назло возрасту, сплетням, назло погоде и его состоянию, назло нашим с ним различиям. Я вдруг поняла, что значит жить. Что значит улыбаться по-настоящему, всем сердцем своему отражению в старом зеркале, чистя зубы его щеткой и не замечая ни одной морщинки под глазами.

В холодильнике оказалось пусто, и мне пришлось идти к бабе Анфисе под таким же пристальным надзором из-за заборов и внимательными взглядами соседей, потому что выглядела я презабавно в своем высохшем, но помятом платье, и в резиновых сапогах Вадима, так как мои туфли приказали долго жить и от грязи не отмывались. Я купила у нее молоко с творогом, пирожки с капустой, все это оставила на столе у кровати и, кое-как отмыв свои туфли, все же поехала домой. Нужно было накормить котов, взять что-то поесть и вещи переодеться.

Вадим вряд ли согласится переехать ко мне. Хотя стоило попробовать с ним об этом поговорить. А еще я думала о том, что нужно достать инвалидное кресло и продать свою машину, чтобы купить другую с большим багажником.

Когда притормозила у дома, настроение тут же испарилось, потому что я увидела машину Вовы и его, выходящего из моего подъезда с очередным букетиком. Едва я вышла из авто, он тут же бросился ко мне.