Бумажный герой. Философичные повести А. К.

Мне же требовался отдых, дабы скопить в себе энергию созиданья, достаточную, чтоб закончить мой труд. Работа ведь меня ожидала кропотливая, требующая растраты нравственных, духовных, а также интеллектуальных сил, которые прежде надо сосредоточить, собрать в мощный кулак. А это весьма непросто при моей нынешней рассеянности, само по себе требует немалых усилий. И к тому же, одновременно с накоплением сил следовало наперед продумать постройку, которая должна быть словно изоморфна первичной, ничем не замутненной истине, тем обнажив первоначальный замысел, который нашими усилиями превращен в какой-то дурной умысел. Продумать – не значит что скрупулезно сочетать посылки и выводы, руководствуясь формальной логикой. А верней: сопрягать наличествующее в данный миг с ему насущно необходимым, поскольку мое мышленье должно быть аналогом будущего здания, суть которого – вернейшая взаимосвязь того с этим, точней – с тем самым, что [нрзб] гармония как точное соотнесенье, это и есть красота, которая спасет мир.

[Строка зачеркнута.]

когда ж скопилась порядочная груда, можно было приступить к возведению стен.

Может, я действительно безумен, как меня многие пытались убедить. Они правы, коль считать безумными всех не поддавшихся общественному гипнозу, живущих наособицу. [На полях: «Уверен, стоило мне признать себя психом, меня тут же сочтут шутом-симулянтом. Какой ведь псих признается в своем сумасшествии? Такой вот вечный парадокс».] Кто ж как не безумец отринет чужие, ложные миры во имя единственно для него истинного, им упиваясь в ужасе и восторге? Он заслужил и успенья в собственной истине. Безумец вовсе не шут и не лузер, – он прагматичен в самом высшем смысле, как животные, презревшие людскую грамматику и синтаксис, вечно спотыкающийся о запятые; он устремляется прямо к цели, воплощенной нарастившей плоть метафорой. Скажу в отместку, что мне-то, наоборот, именно ваш мир кажется дурдомом, полным бездарного вовсе не творческого безумия и унылого шутовства. Что он как не психбольница, разбитая на палаты согласно мотивам паранойи: в одной – чайники, в другой – наполеоны, в третьей – политики, в четвертой – судьи, в пятой – страстотерпцы, в шестой – известно кто. Ну и так далее, поскольку [нрзб] еще палата спасителей человечества, которые, как известно, беспощадны в своем перфекционизме, потому за ними надо приглядывать еще внимательней, чем за буйными психами: необходимы решетки на окнах, смирительные рубахи, чтобы не смогли [нрзб] было б лучше по принципу дополнительности: в широком смысле садисты, то есть политики, спасители человечества и все подобные с мазохистами, вроде изобретателей вечного двигателя, которые [две строчки зачеркнуты, и в конце страницы: «Меня была б достойна палата демиургов, то есть людей с самым беспощадным воображением, которые – признаю – опаснейшие из всех доброхотов».].

Ваше безумье, конечно, заразно, однако и мое не меньше, – не сомневайся, мой друг судейский: мне удастся заразить весь ваш мир бациллой истины, высокой болезнью, и тогда судить придется не по каким-либо сомнительным кодексам, а по наивысшему закону. Бывает, конечно, плоское, банальное безумие, и бывает – искрящийся фантазией рационализм, но первое не обо мне.

У безумцев, говорят, раздвоенье личности. Какое там раздвоенье? Во мне этих личностей мириады, – уж не говоря об усопших и пока не рожденных. Они подчас поднимают еще какой гвалт, разноголосицу, как в слишком вольнолюбивом парламенте. Все ж мне, понаторевшему спикеру, их удается помирить друг с другом. Хуже, что мое время постоянно рвется: как помнишь, я тебе говорил не раз, что моя жизнь подобна бусинкам, нанизанным на гнилую нитку, каждая из которых замкнута в себе и самодостаточна, будто аутичное, закукленное время. Это действительно ад, когда рвется нитка, и эти бусинки мне приходится собирать по всему мирозданию, притом что некоторые норовят закатиться в щели. Возможно, именно стремленье к совершенству постоянно разрывает, как мою мысль, так и мою жизнь. Но это ли не божественное безумие? Этим словосочетанием и закончу свое очередное письмо, на которое вряд ли дождусь ответа.

[Без подписи]

Письмо седьмое

Друг мой,