Бумажный колокольчик

— Что же будет с Авраамом? — подумал я угрюмо, вытирая грязными руками пересохшие губы. Шаги стали значительно быстрее, и страх парализовал мои мышцы от пяток до подбородка.

— Ну что ты, Айзек! Они на нашей стороне, — засмеялся тихонько брат, понявший быстрее меня, в чём дело. Сердце колотилось в груди, забыв про ритм и чувствительность.

— Мууу, — загудел Авраам, а тем временем я уже почувствовал запах непрошенных, рогатых гостей. Это были коровы. Кто знает, научил их тому страх, а может что-то другое, но крупнорогатые передвигались почти, не издавая звуков. Они тыкали своими большими, тёплыми мордами в нас, как будто обнюхивая затрепанную, промокшую одежду. В происходящем безумии мне показалось это забавным и немного странным. Тьма уже давно расползлась по округе, окончательно поглотив знакомые очертания улиц. Внутри головы пульсировали болезненные спазмы, преследовавшие меня уже не один месяц. Наверное, это страх и усталость, смешавшись, приняли неудобную, колючую форму. Мы с Авраамом то и дело спотыкались, пытаясь найти дорогу к дому. Брат что-то говорил, но сознание уже отреклось от меня, оставив набор инстинктивных движений. Внутри, глубоко под левым ребром кололо, а дыхание временами переходило в свист.

— Пусть бы наши оказались заперты, где — нибудь под замком, хоть бы и скованны цепями, но всё-таки живы, — обманывал я своё глупое сердце, ложными ожиданиями. А мои руки в это мгновение уже крепко сжимали окостеневшие тела.

— Помогай Айзек, помогай! — повторял запыхавшийся Авраам, и мы тащили.

— Зачем? — переводя дух, спросил я устало. Это были наши односельчане, что ещё день назад жили привычными заботами, хоть и сильно ограниченные правилами войны. Оказывается Авраам, гораздо тверже меня, а может быть и крепче тысячи моих сверстников. Пока разум мой, плавился от пережитого, брат нашёл в темноте сенной сарай, у стен которого расстреляли наших. Пьянящий, магический сон, густым туманом дурманил моё сознание. И я присел отдышаться, только теперь заметив желтые лепестки горячего пламени, плавно покачивающегося в закопченном, металлическом ведре перед нами.

— И огонь добыл Авраам! Вот кто бы ни пропал, окажись в первобытном обществе, — подумал я о брате с гордостью, согревая озябшие пальцы над костром. Внутри конечно сердце моё дрожало, опасаясь сорваться в жуткую бездну осознания. Сердце моё готово было разорваться при виде, окаменевших, изломанных тел, озаряемых слабыми, пляшущими языками огня. Люди застыли, как будто не успев закончить жуткий, предсмертный танец. Наверное, кто-то из них был ещё жив, или может, так только казалось, но я и Авраам одного за другим втаскивали их в сарай. На этом настаивал брат. И вдруг я понял необходимость происходящего, вспомнив о бродячих сворах собак, иногда круживших у окрестных деревень. Они уж точно, не побоялись бы обглодать лица и вспороть острыми клыками едва остывшие животы мертвецов, ведомые разбуженными дикими, инстинктами и первородным голодом. О таком я уже не раз слышал прежде. По-настоящему меня затрясло, когда мы добрались до малышки Михаль, получившей ранений, наверное, больше остальных. Всклокоченные, смоляные волосы её наполовину закрывали молоденькое личико, которое до самой смерти мне теперь не забыть. Открытый правый глаз остекленел, неподвижно уставившись в сторону бабушки Ализы, от которой внучку отделяло пару шагов. Наверное она хотела прикоснуться на прощание к бабушке, но так и не нашла сил подползти ближе. А бабуля. Она ведь оказалась жива в момент, когда мы нашли её. Захлебнувшись в слезах, я прижался к бабушке Ализе, а она лишь на мгновение коснулась холодной ладонью моей щеки, истратив для этого последние, угасающие силы. Тело моё отпрянуло в тщедушном испуге. Малодушие и страх украли у меня ускользающее мгновение прощания, а она тяжело выдохнула и ушла навсегда. Кулаки мои сжались, немея от напряжения. Я задыхался, переполненный яростью и обидой. Когда тела были сложены, оставив ведро с углями на земле, мы с Авраамом забрались по лестнице на широкие стеллажи, чтобы лечь под самой крышей среди плотно набитых тюков сена.

— Завтра будем хоронить, — негромко сказал Авраам, отвернувшись к стене. Мне снилось, а может только казалось что сниться, как на родные улицы среди домов односельчан внезапно хлынула рассвирепевшая, красная река, усыпанная углями багрового цвета. Постепенно сон превратился в явь. Треск обожжённых дверей и ставней становился невыносимо громким. А бушующая, раскаленная масса все быстрее заполняла пространство вокруг нас, переползая от пылающих тюков к брёвнам. Глаза резал едкий, густой дым.