Бумажный колокольчик

Я развернул клетчатую, запыленную рубаху, где лежали девять не крупных картофелин. У Авраама положение было немногим лучше. Пара зачерствелых горбушек и одна хилая морковь. Угли, оставшиеся от сгоревшего, деревянного сарая ещё тлели, и Авраам поместил под горстью раскаленных головешек нашу картошку. Запах печеных клубней сладко кружил голову, а внутренности живота скручивались от предвкушения. Очистив перочинным ножом картошку от угольно — чёрной шкурки, я на секунду представил как, будет чудесно откусить первый кусочек. Размочив в воде отвердевший хлеб, я и Авраам накинулись на еду. Его и моё лицо были черны от сажи, оставившей на руках и щеках бесформенные, грязные рисунки. Морковку брат отдал мне, сказав, что и так сыт. Внезапный удар пришёлся в макушку головы Авраама, и от неожиданности я подавился слюной. Не понимаю, как немцу удалось подкрасться бесшумно. Светлолицый солдатик лет двадцати с виду, с выглядывающими из-под серой каски пшеничными волосами, желал стать нашим палачом. Он быстро развернулся ко мне, и только чудом не сбил с ног. Его уверенность и решительность испугали меня. В мыслях я представил, сколько вооруженных подельников стоит за ним, где-то неподалёку. Чиркнув возле уха, винтовка врага скользнула за мою спину и, ударившись о землю, отлетела в сторону. Не рассчитав сил, немец кувыркнулся, оказавшись на земле. Секундой позже истощенные мускулы Авраама стянули железным обручем руки неприятеля.

— Бей его, — свирепо зашипел Авраам, — ну же! Мгновение я стоял, растеряно озираясь по сторонам. Звуки и действительность вдруг перестали существовать для меня. Не справившись, Авраам разжал захват, и немец вступил с ним в рукопашный бой. Они крутились на земле, не зная усталости, словно столкнувшиеся в последней, смертельной схватке паук и скорпион. Вскрикнув от боли, Авраам вцепился в горло врага, пока тот в свою очередь колотил его физиономию кулаками. Опомнившись, я рванул к ним, и мои ладони с ужасной силой стиснули лицо немца спереди. Нащупав его глаза, я, почувствовал слабое натяжение тонкой, прозрачной оболочки. В следующую секунду мои большие пальцы оказались внутри его головы. Теплая, склизкая жидкость брызнула из рваных, окровавленных глазниц, и враг заверещал. Адский, надрывный крик, пронзающий самую основу сердца, плескал из его искривленного болью рта. Удар винтовки закончил мучительную агонию неприятеля.

— Подлюга был уверен, что забьёт нас как свиней, без использования оружия, — усмехнулся брат, обнаружив в поясной сумке немца россыпь патронов для винтовки, — а ведь мог просто пристрелить. Голова моя по-прежнему кружилась, а ноги едва удерживали ослабевшее тело.

— Думаешь, он хоте…

Подожди! — перебил меня на полуслове Авраам, повернув голову в сторону поля, откуда послышался шум мощных двигателей и скрежетавших под ними стальных гусениц. Мы побежали к нашему дому, где через окно было хорошо видно происходящее.

— Это немецкие танки, — подтвердил мои опасения Авраам, плюнув на пол, — идут в нашу сторону.

— Дадим им глотнуть огня, — решительно произнес я, стиснув кулаки.

— Спрячься в подпол, — скомандовал Авраам, — нам нечем им противостоять, кроме жалкой винтовки. В ответ я только отрицательно покачал головой. Что-то металлическое появилось во взгляде брата, когда я вызывающе смотрел на него в то мгновение.

— Ладно, — изменив выражение лица, улыбнулся Авраам, распахнув объятия. И я направился навстречу спонтанному, братскому порыву, едва сдерживая слезы от накативших чувств. Кулак Авраама стремительный и тяжелый на долю секунды задержался перед моим лицом, после чего мир, сделав головокружительный оборот, превратился в немигающую, жёлтую точку.

— Мальчишка живой, — прозвучали слова рядом со мной, пробившись сквозь тёмную стену забытья. Веки мои заплывшие и посиневшие от удара, раскрылись лишь наполовину. Запах горького дыма, пропитал мою одежду и волосы, кажется, въевшись глубоко под кожу. Оказалось, брат всё-таки спрятал меня в подвале, а сам отстреливался до последнего патрона. Миновало его маленькое, скоротечное сражение, против большого врага, и Авраам в этот день остался навсегда молодым. Чуть позднее грозные пушки наших войск долго гремели на подступах к селу, оставив горящие руины на месте прежде живописных улиц. Поддерживая руку, один из красноармейцев помог мне присесть. Дома и боевые машины, изуродованные взрывами, ещё кое-где догорали, испуская к небу тонкие, закручивающиеся струйки дыма. Дом нашей семьи стал грудой остывших углей, где посередине пепелища стояла полуразрушенная, черная печь, а высоко над головой сияли ярко — золотистые лучи тёплого солнца, нежно согревая моё продрогшее тело.