Капля воды упала с моих волос. Лишь тонкое полотенце разделяло наши тела. Мои губы, кожа, глаза – я вся была перед ним как на ладони, обнаженная и беззащитная. Вот и настала моя погибель, его погибель: да, он отрезал мне палец, однако вырвать сердце из груди не мог.
Дамиан отпустил мою руку и вышел.
Глава 22
Я уже забыла вкус сочных, наливных манго, сорванных прямо с ветки. На острове росли небольшие, но необычайно вкусные плоды. У меня на ладони умещалось три штуки, и когда я очищала их от мягкой кожуры, сок струился по рукам, оставляя липкие дорожки. Приходилось следить за муравьями, особенно теми, что норовили заползти на ноги. Букашки обожали фруктовый нектар и время от времени доставляли неудобства, забираясь, куда не просят. Впрочем, я готова была заплатить эту цену за возможность понежиться в тени дерева и насладиться сочной оранжевой мякотью, положить целый плод на язык и высасывать сок, пока не оставалась лишь сухая волокнистая косточка.
Спелые, тяжелые фрукты сами падали с веток, и на земле всегда лежало несколько плодов – увы, подгнивших или подъеденных грызунами. Так что Дамиан забирался на дерево и тряс его, а я внизу ловила фрукты в корзину.
– Ай! – вскрикнула я, когда уже девятое по счету манго угодило мне по голове. – Еще рано! Давай на счет «пять»!
Сбор плодов увлек нас так сильно, что даже Дамиан забыл о времени. Мы отлично сработались. Я любовалась нашим скромным урожаем, как вдруг с неба полило. Нет, не мелкий грибной дождик – нас словно окатило волной, как в аквапарке. Под натиском тропического ливня фрукты снова посыпались с веток. Надев корзинку на голову, я рванула на поиски укрытия. Земля мгновенно превратилась в жижу, в которой увязли ноги. Дамиан спрыгнул с дерева и успел даже немного меня обогнать, прежде чем попал в ту же ловушку. Весил он больше, так что проваливался глубже. Мы выглядели как мокрые зомби, ковылявшие из склепа.
Дамиан оглянулся, и я рассмеялась. Он посмотрел на корзину на моей голове, на ноги, почти по колено увязшие в грязи, и расхохотался тоже.
– Сюда! – Он схватил меня за руку и увлек в небольшую деревянную лачугу, ютившуюся среди зарослей.
Крыша из сухих пальмовых листьев защитила нас от ливня. Я рухнула в изнеможении, промокшая до нитки. Отдышаться не получалось, потому что меня разбирал смех: уж больно Дамиан походил на хоббита с коричневыми от грязи ступнями.
– Боюсь, тут крем для ног уже бессилен. Только педикюр! – Я замолчала, заметив, что Дамиан не смеется.
– Что такое? – спросила я.
Его пристальный взгляд меня смутил.
– Ты смеешься совсем как раньше, – сказал Дамиан.
Я опустила глаза – не хотела, чтобы он увидел, как намеки на прошлую дружбу вызывают у меня желание распахнуть объятия и разрушить стены, которые мешали нам общаться по-прежнему.
– Вот только щелочки между зубами нет, – продолжил он, ложась на землю рядом со мной.
– Я все та же девчонка, Дамиан.
Так мы и лежали, мечтая о простоте, что ушла вместе с детством, о том времени, когда наши сердца еще не разбились, а жизнь была чиста и беззаботна. Мы вспоминали о грязных лужах, о щеках, перепачканных шоколадом, о содранных коленках и скакалке. О том, как я покрасила спящему Эстебану лицо нежно-розовой краской, а потом пряталась от него за юбкой у няни.
– Ты каждый год навещаешь МамаЛу? В один и тот же день? – спросила я.
Он кивнул, глядя на листья, устилавшие крышу.
– Однажды, когда я ждал возле тюрьмы, я услышал, как она поет. Тогда она пела мне в последний раз. Ее голос звучал очень ясно, несмотря на шум и кутерьму вокруг, словно она сидела рядом и пела мне на ухо. Думаю, так она со мной попрощалась. Теперь каждый год в этот день я ее навещаю.
Мне так хотелось погладить его руку, сжать его пальцы в своих. Так хотелось сказать ему, что он был хорошим сыном, что МамаЛу любила его больше всего на свете, – однако у меня перехватило дыхание.
На наших ногах подсыхала грязь; дождь постепенно утихал.
– Что это за хижина? – поинтересовалась я, оглядевшись по сторонам.
Обстановка была скудной. Кое-где виднелись следы пребывания человека: керосиновая лампа, грубо сколоченный верстак с грудой инструментов, ржавых гаек и гвоздей.
– Теперь тут что-то вроде мастерской. Я соорудил эту лачугу, когда мы с Рафаэлем приплыли сюда впервые. Сначала соломенный шалаш, затем мы раздобыли немного досок и укрепили его. Потом я построил дом, а хижину забросил.
– Ты сам построил дом?
– Да, но не сразу. Подвозить на остров материалы – та еще задачка. Стройка растянулась на несколько лет. Впрочем, мне нравилось сюда приплывать. Работать руками, отдыхать от людей.
– Ты прямо как агент Макгайвер!
– Какой-какой Гайвер?
– «Секретный агент Макгайвер». Любимый сериал отца – про сапера, который мог починить что угодно с помощью пары скрепок и швейцарского ножа. Он бы, кстати, тебе подсказал, как вставлять стекла в рамы.
– Может, я специально оставил окна такими.
– И правда. Стекла всегда тебе мешали. – Я вспомнила, как в детстве открывала окно, чтобы он мог залезть в мою комнату.