Бумажный лебедь

Порой, когда он спал, я включала радио. Телевизора в доме не имелось, поэтому приходилось довольствоваться прерывистым голосом диктора. В новостях без конца повторяли мое имя, описывали мою внешность и приметы похитителя. Говорили, что он вооружен и опасен. Прокручивали краткое обращение отца. Он организовал горячую линию и объявил награду за любую помощь. Прошло почти две недели с тех пор, как я пропала, и в папином голосе звучала отчаянная решимость. Он готов был достать похитителя из-под земли, не подозревая, как обстоят дела на самом деле. Отец понятия не имел, что Дамиан – это Эстебан, который хочет отомстить ему за прошлые ошибки. Меня разрывали противоречивые чувства: с одной стороны, я злилась на отца за ложь, с другой – не сомневалась, что в этой истории не все так просто. Мне так хотелось дать ему шанс объясниться, однако это означало подвергнуть опасности Дамиана. Я не собиралась его подставлять. Он и так долгие годы считал меня предательницей.

Я посвятила все время уходу за Дамианом и постаралась больше ни о чем не волноваться. Однажды вечером я открыла банку с тунцом и подумала: пора приготовить настоящее блюдо. Заглянув в холодильник, я нашла несколько лимонов, перезрелый помидор и луковицу, одиноко лежавшую на дне ящика. Я решила сделать севиче[48], которым уже не раз лакомилась в своем любимом ресторане. Что могло быть проще, чем рыба в лимонном соке? Обычно севиче готовили из свежепойманной рыбы, но почему бы не внести в рецепт что-то новенькое? Я выложила консервы в глубокую миску и выжала туда несколько лимонов, стараясь не забрызгать раненый мизинец.

Настала очередь помидора и луковицы. Я попыталась нарезать томат, но он слишком размяк, поэтому я измельчила его в блендере вместе с луком, добавила каплю острого соуса и смешала получившуюся кашицу с тунцом.

Вуаля!

Успешно завершив кулинарную авантюру, я поставила миску на поднос, выложила рядом кукурузные чипсы и отнесла все в спальню.

– Я кое-что для тебя приготовила.

Дамиан недоверчиво поглядел на мою стряпню, не спеша к ней притрагиваться.

Господи, каким же суровым и хмурым его делала отросшая бородка!

– Смелее, – улыбнулась я. – Это всего лишь севиче.

– Севиче? – Он рассмотрел миску со всех сторон.

– Ага. Рыба под мари…

– Я знаю, что это. – Он все еще осторожничал. – После тебя.

– Ладно. – Пожав плечами, я взяла кукурузный чипс, зачерпнула немного севиче и отправила в рот. – М-м-м-м! Вкуснятина!

Дамиан последовал моему примеру. Какое-то время мы молча жевали. Он выплюнул лимонную косточку. Я зачерпнула еще смеси. Он тоже. Мы не отрываясь смотрели друг на друга.

У меня получилось самое гадкое и тошнотворное блюдо на свете! Как будто смешали желчь, гнилые помидоры и задницу Барта Симпсона. Я не выдержала и выплюнула то, что жевала, а Дамиан продолжил есть, пока в миске не осталось ни крошки. Только тогда он поморщился и схватился за живот, словно стараясь сдержать тошноту.

– Но?.. – Я уставилась на него. – Почему ты доел эту дрянь?

– Потому что ее приготовила ты, – сказал он. – В следующий раз сделай что-нибудь другое.

Он повернулся на бок и уснул.

⁂

На следующее утро Дамиан встал ни свет ни заря. Похоже, опасность снова попробовать мою стряпню ускорила его выздоровление. Первым делом он пришвартовал яхту у заросшего пальмами берега и прикрыл ее листьями, надежно их закрепив, чтобы судно не заметили с вертолета.

Наблюдая, как Дамиан трудится – стройный и жилистый, с обнаженным торсом, – я удивлялась, что вначале сочла его внешность заурядной. Его мышцы рельефно выделялись – не как у спортсмена на стероидах: такие плечи и спину можно заработать лишь тяжелым физическим трудом. Оттенок кожи был совсем как в детстве: теплый, песочный, с бронзовым отливом. Дамиан редко доставал расческу, и все же его волосы не смотрелись вороньим гнездом. Их слегка взъерошил ветерок, а кончики вились из-за влажности.

Когда Дамиан оглянулся, я тут же притворилась, что рассматриваю морскую раковину под ногами. Я вспомнила воскресные прогулки по пляжу, когда мы вместе носились по песку, оставив МамаЛу далеко позади, и быстро хватали ракушки, чтобы волны не смыли их обратно в океан. Мы выбирали только самые-самые, так тонко отшлифованные волнами, что они походили на лучики света. Такие больше всего нравились няне. А потом мы мастерили для нее ожерелья. Я раскладывала ракушки по форме и размеру, а Эстебан аккуратно проделывал в них дырочки. Это было сложнее всего: проткнуть иглой тонкую скорлупку, при этом не расколов ее.

Прежде чем вернуться в дом, я собрала горсть ракушек, чувствуя, как по частичке собираю саму себя. Здесь, на диком пляже без шезлонгов, громкой музыки и внимательных официантов, подливающих напитки в бокал, я обрела гармонию с собой. Здесь меня не волновало, растрепалась ли прическа, во сколько подадут обед и когда мне пойти к массажисту. Тут, на острове, я наконец ощутила свободу и первозданность. Я и не знала, как сильно мне этого не хватало.