Бумажный посох. Буквоводство по эксплуатации судьбы

Музей артефактов эпохи «человек»

Перевернуть перевёрнутый чужими утверждениями вверх дном Мир можно лишь своими убеждениями.

На мороз из дома-тела
Выплыл выдох – клок тумана.
Поклонились веки солнцу,
Слив по капле океана.
Утопив в них облака,
Ввысь низвергнулась река,
Разрывая притяженъе
По закону отторженъя.
Мир очнулся, содрогнулся, и…
Вниз дном, перевернулся.

Небо, вспенившись в накале

Как шампанское в бокале,
Совершая свой побег,
Пороняло звёзды в снег.
И нахлынули дождём,
Белой ночью, чёрным днём,
Нотой лопнувшей струны:
Мирта мира,
Вой войны,
Чёрно-чёрное кино,
Дубль пусто домино,
Свист куражный,
Фрак бумажный,
Меч заветный,
Флаг бесцветный,
Цифры длинные в очах,
Тайный завтрак при свечах,
Вожделенья, наважденья,
Пафос алчного служенья,
Плеск железа,
Лай протеза,
Шрам на лбу не от пореза,
Пыль дороги,
Запах лени,
Клок прожжённой солнцем тени,
Визг трамвая,
Стон весла,
Поступь белого осла,
Глаз гневливый,
Гнев глазливый,
Ров неровный,
Смех греховный,
Крест крестильный,
Съезд партийный,
Пленный свет, нетленный бред,
Сквер тягучий,
Пах колючий,
Лес, не то что бы дремучий,
Страх солёный,
Сон слоёный,
Страж., бездельем утомлённый,
Мягкий камень в кулаке,
Три аккорда в рюкзаке,
Бездуховная еда,
Заряжённая вода,
Чемоданчик атомный,
Твой чулочек скатанный,
Коробок огня на сдачу,
Жизнь случайная в придачу,
В храм оплаченный проезд,
В хлам исписанный подъезд,
И дешёвый медальончик —
Брошу всё – лишь позови!
В нём резиновый чехольчик,
Чтоб не сдохнуть от любви.
И клубок похмельных мыслей,
И свалявшаяся дурь,
И серебряные гусли повелительницы
бурь.
Эти мутные стишки —
К небу робкие шажки,
Быт – фундамент из песка…
И… по разуму тоска.

НЕ СОН УСНУВШЕГО ТЕБЯ обо мне

Россия. Зима. Мороз. Ночь. Чёрный сруб терема в окружении младых берёз, древних дубов и языческих чуров.

Сквозь сугробы ты торишь тропу к островку искусного света под заиндевевшим окном…

За подслеповатым оком стёкол воск православных свечей, дымок индийских благовоний, аромат китайского чая, шелест разновозрастных фолиантов, утробные всхлипы тантрической музыки…

Сейчас здесь проистекает препарирование метафизических узлов, систематизация вечных истин, инвентаризация сакральных миров…

Исследователь духа, седобородый алхимик с рубленым лицом Рублёвского инока, в стёганом халате Авиценны недвижимо склонился над бронзовой чернильницей и пергаментом…

Объект его сотворения – «Смысл обыкновенной жизни» для приёма внутрь.

На дубовом столе инструменты: сито эзотерических формул, хроно-домкрат, астральные ножницы, интуитивный смысломер…

В распахнутом сундуке, вросшем в струганные половицы, живут трофеи его земных путешествий: кладовая истин, архив пороков, коллекция прозрений…

На бревенчатой стене прибиты коваными гвоздями «Инструкция по наземной эксплуатации души», «Небесный табель о рангах», «Каноны странника» и пожелтевшее объявление с отрывными полосками телефонного номера: «Ищу возможность обменять свою жизнь на её смысл».

О чём поведает рукопись, творимая им дерзновенно, трепетно, нестомчиво? Отчего-то знаешь, что ответ не обнаружится незамедлительно после прочтения написанного, и даже после осмысления прочтённого…

Происходит акт завершения. Главный акт любого промысла и действа.

У любой книги-жизни есть этот самый достойнейший недостаток. Её конец. И это всегда хороший конец. Потому что —

если всё закончилось хорошо, – то согласитесь, это совсем не плохо.

А если закончилось что-то плохое, – то разве это не хорошо?

Возвращение