Бумажный тигр (I. Материя)

— Это не просто соверен. Это Sunakō upahāra, — Воган произнесла это словно напевно, на неизвестном Лэйду языке, но сам язык показался ему зловещим, как хруст кости под топором мясника, — Проклятый дар. Задаток, который демон даёт смертному, вступая с ним в связь. Интересно, кто бы это мог быть… Конь без одной ноги, безголовый всадни… Вероятно, Шамхазай. Его ещё зовут Самаазай или Семиаз. Это демон. Злокозненная и хитрая тварь, бывшая некогда ангелом, но отринувшая свет Господень чтобы без помех вкушать ту пищу, которая более приятна её естеству. Да, определённо. Я узнаю почерк и… — бледные крылья её носа раздулись, вбирая в себя неведомый Лэйду аромат, — запах.

Мистер Гёрни отчётливо скрипнул зубами.

— Демон? Вы это всерьёз?

Воган кивнула, не озаботившись даже придержать рассыпавшиеся по плечам смоляные локоны.

— Шамхазай никогда не приступает сразу к трапезе. Он находит удовольствие в том, чтобы изводить свою жертву, подтаскивая на невидимом поводке к той пропасти, что таится в нашем сознании и которую мы не в силах заполнить никакими логическими доводами. Это его стиль, мистер Гёрни, стиль Шамхазая. Он будет убивать всех близких вам людей — каждый из них рано или поздно будет настигнут невидимой тварью, голодной, как тысяча волков. Не помогут ни ружья, ни каменные стены, ни даже чёртов дредноут, если вы сможете затащить его к себе в гостиную. Монета — его метка, его дар. Рано или поздно, покончив со всеми, кто вам близок, он доберётся и до вас. А тогда…

Мистер Гёрни дёрнулся. Видно, истошный крик камердинера не развеялся в воздухе, как это бывает со всеми обычными звуками, а до сих пор звучал где-то в воспоминаниях. И, верно, его звучание причиняло ему изрядные мучения.

— Раз вы знаете, что это такое, значит, должны и знать средства против него?

Воган кивнула.

— Средства есть. Шамхазай не из тех демонов, с которыми я хотела бы связываться, он деспотичен, жесток и, кроме того, неуступчив. Мне понадобится… — она закатила глаза, — Чёрный козёл не старше трёх лет от роду. Пять унций рутения. Восемь крупных изумрудов. Моток красной шерстяной нитки и…

— Вздор, — Ледбитер скривился так, словно ему в рот засыпали хинного порошка, — Демоны, владыки, чёрные козлы… Мисс Воган привыкла иметь дело с недалёкими провинциалами, начитавшимися Вильгемины Фицкларенс[116] и видящих мистику во всём, что устроено сложнее чайника. Послушайте меня, никакого демона тут нет и в помине. Это самая обыкновенная мыслеформа, сделавшаяся спрульпой.

— Кем? — вырвалось у мистера Гёрни, — Что?

— Несколько лет тому назад Теософское Общество выпустило научную работу «Мыслеформы — данные ясновидческого мышления» за моим авторством. В ней содержалось более шестидесяти основных типов мыслеформ. Начиная от тех, что рождены безотчётными желаниями — стремлением к знанию, плотским вожделением, так и тех, которые образуют собой более сложные конструкты — убийственной ненавистью или животным бешенством. Большинство мыслеформ представляют собой продукт, подверженный скорому распаду, это всего лишь сгустки психической энергии. Но иногда… — Ледбитер задумчиво потёр подбородок, — Иногда, если переживание чересчур сильно или вступает в цепную реакцию с затаёнными раздражителями, на свет может появиться спрульпа. Это сущность, высеченная из пласта психической энергии при помощи резца из неутолённых желаний, потаённых страхов и пережитых эмоций. Это даже не существо, но…

Мистер Гёрни стиснул зубы. Так сильно, что окажись между ними пуля, уже лопнула бы, точно вишнёвая косточка.

— Выражайтесь яснее! — с раздражением бросил он, — Ортимера убили мои собственные мысли, обретшие форму? Вы это хотите сказать?

Ледбитер осторожно кивнул, аккомпанируя своим мыслям лёгкими жестами гибких пальцев.

— В некотором роде. Я отчётливо ощущаю эманации, свидетельствующие о том, что спрульпа была здесь. Ситуация, бесспорно, серьёзна, но совсем не так безнадёжна, как может показаться. Есть специальные практики, к разработке которых я был некоторым образом причастен, есть духовные тренировки и…

— Idiotie! — каркнул один из братьев Боссьер, грубое лицо которого выражало лишь предельную степень отвращения.

— N'importe quel crétin comprendra qu'il s'agit d'une avank! — яростно выдохнул второй.

Мистер Гёрни не без опаски покосился в их стороны.

— Что они говорят?

— Аванк, — любезно перевёл Блондло, сверкая линзами, — Они говорят, что всё это кромешная идиотия и ничего больше. Любому кретину должно быть понятно, что вашего человека погубил аванк[117].

— Что это за чертовщина?

Братья принялись говорить по очереди. Голоса у них были перхающие, лающие, созданные, казалось, для оглушительных охотничьих кличей, но не для размеренной речи, оттого сидящие за столом то и дело вздрагивали.

— Vingt litres d'eau fraîche de rivière!

— Bonne corde goudronnée!

— Strychnine — baril!

— Vieille vache!

— Un canon de douze livres et trente mètres de barbelés[118]!