Бумажный занавес, стеклянная корона

Татуированные брови взлетели высоко вверх.

– Меня? – изумилась балерина так натурально, что если бы Бабкин не был лично свидетелем скандала, мог бы и поверить. – Какие глупости, боже мой!

– Обозвал вас шлюхой, кажется, – спокойно сказал Илюшин. – Назвал цену в полтора миллиона за ночь, правда?

И тут с Медведкиной приключилась удивительная вещь. Глаза ее остекленели. Лицо застыло в удивленной и слегка обиженной гримасе, не нарушавшейся ни одним движением мышц. Что-то было в этом жутковатое, словно живого человека незаметно подменили механической куклой.

Прошло не меньше минуты в странном молчании.

– Понятия не имею, о чем вы, – проговорила, наконец, балерина. Слова, излишне четкие, падали с ее губ как горошины. Взгляд оставался неподвижным.

– Вы не помните, что вас оскорбили? – удивился Илюшин.

– Понятия не имею, о чем вы, – с той же интонацией повторила балерина.

– Я же слышал, как вы с Башировым… – начал Сергей.

Но Медведкина уже поднялась и смотрела на него тем же пустым взглядом.

– Приятно было познакомиться.

Она вышла быстрее, чем кто-либо из сыщиков успел сказать хоть слово. На краешке кресла осталась лежать, мрачно сверкая, черная бусина, отвалившаяся с ее траурного платья.

3

Первое, что сделал Иннокентий Кутиков, едва уехала полиция и начали работать частные сыщики – развел всех гостей по отдельным комнатам. И настоятельно попросил не покидать импровизированные камеры в ближайшее время. Любой другой в ответ на подобную просьбу получил бы отказ. Однако камердинер Грегоровича умел быть убедительным.

Ася Катунцева задумчиво стояла над своей сумкой, когда Кутиков заглянул к ней.

– Пожалуйста, никуда отсюда не уходите, – повторил Кеша. И на всякий случай добавил: – В коридоре камеры, охрана отслеживает все перемещения.

– Нет там никаких камер, – возразила Ася.

Кутиков, уже собиравшийся уходить, пристально взглянул на нее.

– Почему это нет?

– А зачем? За кем здесь наблюдать?

– Как выяснилось, есть за кем, – задумчиво сказал Кеша.

Девчонка, однако, была права. Камеры в доме никто не устанавливал, и Грегорович очень удивился бы, если бы ему это предложили.

«Ишь ты. Сообразила. Остальные проглотили, не поморщившись».

Ася вынула из сумки кофту, которую захватила на случай холодного вечера, и машинально повесила на спинку стула. Хозяин дома пообещал, что ей принесут все необходимое на ближайшее время. А что ей необходимо? Зубная щетка, смена белья… Ерунда какая, боже мой. Что, великолепный Богдан будет покупать ей белье? Пожалуйста, вон те хлопчатобумажные трусы в горошек, сорок шестой размер? Дичь.

Джоника убили. Впервые Ася в полной мере прочувствовала смысл выражения «в голове не укладывается». Мысль о насильственной смерти этого молодого, не старше ее, нагловатого парня, выглядевшего на рекламных плакатах без пяти минут Рэмбо, а в действительности оказавшегося низкорослым и кривоногим, не желала помещаться в голове и торчала оттуда, как шпала. Сколько ни крути ее, не согнешь и не приноровишь ко всем прочим мыслям и рассуждениям.

Сначала Асю упрашивал остаться хозяин, а следом за ним пришел Бантышев. Взял Асю за руку (она вздрогнула так, что он сам засмущался и выпустил ее пальцы). Объяснял, почему так важно, чтобы никто не покинул дом в ближайшие сутки. Ася кивала, отлично понимая, что это важно им, звездам, чья репутация поставлена под удар. Не под тот удар, который обычно наносят журналисты, вскрывая очередную интрижку или подробности пластической операции. Под настоящий, после которого не всякий сможет оправиться.

Но она-то здесь ни при чем!

«Я могу покинуть дом в любую секунду. Когда захочу».

Катунцева поморщилась. Врать у нее всегда получалось плохо. В отличие от сестры, Ася совершенно не умела встраивать мелкие кирпичики недомолвок и лжи в стену истории, чтобы та выглядела правдивой от начала до конца. Зато могла, приложив невероятные усилия, возвести гигантский замок, в котором последняя черепица на крыше – и та была бы выдуманной.

Ну и кого родители чаще ловили на вранье, ее или Катьку? Неправильный вопрос. А правильный будет звучать так: кого ловили, а кого нет? Вот в том-то и дело.

Еще в детстве уяснив, что громоздить гору лжи можно лишь в крайнем случае, да и то риск разоблачения очень высок, Ася научилась искусству умалчивания. Не умеешь врать, держи язык за зубами. Меньше шансов, что выведут на чистую воду. За ней быстро утвердилась репутация скрытной, хотя Ася всего лишь ревностно отстаивала свое право не говорить о том, о чем не хочется.

Но самой себе, молчи не молчи, врать не получится. «Не могу я отсюда сбежать». Такой шанс выпадает только один раз. Ей несказанно, немыслимо повезло, когда победило именно ее письмо. Уйти сейчас означает дать оплеуху собственной удаче.

Фортуна таких поступков не прощает.

Камердинер Грегоровича все не уходил, стоял в дверях, смотрел на девушку.

Как же его зовут? Что-то с шипящей буквой… Миша? Гриша?

Кеша!

«Смешное имя. Как у попугая».