Читаем Бумажный зверинец полностью

Бумажный зверинец

Когда в минувшую пятницу Вэй бросился под поезд в бостонском метро, его, несомненно, преследовало то прошлое, которое он потревожил. Возможно, он также был подавлен тем непреднамеренным толчком, который дала его работа всем силам отрицания. Пытаясь положить конец противоречиям в истории, он лишь усугубил их. Пытаясь предоставить слово жертвам значительной несправедливости, он преуспел только в том, чтобы эти жертвы замолчали навсегда.

* * *

Акеми Кирино:

[Доктор Кирино говорит, стоя перед могилой Эвана Вэя. Под ярким майским солнцем Новой Англии темные тени под глазами женщины значительно старят ее.]

У меня был один секрет от Эвана. Нет, на самом деле два.

Первым секретом был мой дед. Он умер до того, как мы с Эваном встретились. Я никогда не приходила на его могилу в Калифорнии вместе с Эваном. Я просто сказала ему, что не хочу говорить с ним об этом, и никогда не раскрывала Эвану его имени.

Второй секрет – мое путешествие в прошлое, единственное, которое я совершила. В то время мы были в Пинфане, и я отправилась в 9 июня 1941 года. Я знала план того места довольно хорошо по описаниям и картам, поэтому избегала камер и лабораторий. Я прошла в здание, где размещался командный центр.

Я осмотрелась и нашла кабинет начальника исследований патологий. Начальник находился внутри. Это был красивый мужчина: высокий, худой, с хорошей осанкой. Он писал письмо. Я знала, что ему 32 года, столько же исполнилось тогда и мне.

Я посмотрела через его плечо на строки письма, над которым он работал. Его каллиграфия была очень красива.

Я пока еще не привык к своей рутинной работе, но все складывается хорошо. Маньчжоу-го – очень красивое место. Поля сорго простираются вдаль, насколько хватает глаз. Как океан. Уличные торговцы делают здесь замечательное тофу из свежей сои, и оно восхитительно пахнет. Не настолько хорошо, как японское, но тем не менее весьма недурно.

Тебе понравится Харбин. Теперь, когда русские ушли, улицы Харбина представляют собой гармоничное сочетание пяти народов: китайцев, маньчжуров, монголов и корейцев, которые низко кланяются, когда мимо проходят наши славные японские солдаты и колонисты, ведь они безмерно благодарны нам за освобождение и богатство, которое мы принесли этой прекрасной земле. Десять лет ушло на то, чтобы утихомирить это место и устранить всех бандитов-коммунистов, которые лишь незначительно, очень редко, досаждают нам. Большинство китайцев теперь спокойны и послушны.

Но все, о чем я думаю теперь, когда не работаю, – это о тебе и Наоко. Это ради нее мы с тобой сейчас так далеко друг от друга. Это ради нее и ради ее поколения мы должны сейчас идти на эти жертвы. Я очень печалюсь, что пропущу ее первый день рождения, но я очень рад, что сфера всеобщего процветания в Большой Восточной Азии преображает этот удаленный, но очень богатый внутренний район. Здесь действительно ощущаешь, что наша Япония – это свет Азии, ее спасение.

Не унывай, моя дорогая, и чаще улыбайся. Все наши сегодняшние жертвы будут означать, что Наоко и ее дети увидят Азию, занявшую место по праву в этом мире, свободном от ярма европейских убийц и грабителей, которые топчут ее и оскверняют ее красоту. Мы вместе отпразднуем тот день, когда выгоним англичан из Гонконга и Сингапура.

Красное сорго,Пряные россыпи сои…Лишь ты пред глазамиИ она, наша радость.Ах, если б ты была здесь!

Я уже читала это письмо раньше. Это было давно, когда я была еще маленькой девочкой. Оно было одной из самых ценных вещей моей мамы, и я помню, как просила ее объяснить мне все выцветшие иероглифы.

– Он очень гордился своей начитанностью, – говорила мне мать. – И всегда заканчивал свои письма танкой.

В те годы дедушка уже долгое время страдал от старческой деменции. Он часто путал меня с мамой и называл ее именем. Иногда он учил меня, как делать оригами животных. Его пальцы были очень проворными – наследие многолетней хирургической практики.

Я смотрела, как дедушка закончил писать письмо и сложил его. Я последовала за ним из кабинета в лабораторию. Он готовился к эксперименту, его блокнот и инструменты были аккуратно разложены на скамье.

Он позвал одного из ассистентов, попросил его принести объект для экспериментов. Ассистент вернулся через десять минут с подносом, на котором лежало кровавое месиво, похожее на дымящееся тофу. Это были человеческие мозги, все еще теплые, только что извлеченные из тела, так что я видела подымающееся над ним испарение.

– Очень хорошо, – кивнул дедушка. – Очень свежие. Как раз подойдет.