Бумажный зверинец

В конце концов мама открыла дверь, чтобы уйти. Доктор Гамильтон крепко держал меня, хотя я пинался и кричал.

И все мы очень удивились, когда за открытой дверью увидели моего папу.

Мама залилась слезами.

Папа обнял ее. Я никогда не видел, чтобы он ее обнимал. Это казалось очень американским поступком.

– Прости, – сказала мама. Она плакала и все время повторяла: «Прости».

– Все хорошо, – сказал папа. – Я все понимаю.

Доктор Гамильтон отпустил меня. Я подбежал к родителям и вцепился в них крепко-крепко.

Мама посмотрела на папу, и этот взгляд вместил целую бездну смыслов.

Лицо папы смягчилось, будто ожила восковая статуя. Он вздохнул и посмотрел на меня.

– Ты ведь не боишься, правда? – спросил папа.

Я замотал головой.

– Тогда тебе можно отправляться в путь, – сказал он. Он посмотрел в глаза доктора Гамильтона. – Спасибо, что заботитесь о моем сыне.

Мы с мамой с удивлением посмотрели на него.

Одуванчик
На холодном осеннем ветру
Далеко развеял семена.

Я кивнул, делая вид, что все понял.

Папа обнял меня, быстро и отчаянно.

– Помни, что ты японец!

И они ушли.

* * *

– Что-то пробило парус, – сказал доктор Гамильтон.

В тесном помещении собралось только высшее командование и мы с Минди, так как нам уже все было известно. Не стоило сеять панику среди людей.

– Дыра приводит к крену корабля, мы сбиваемся с курса. Если дыру не залатать, разрыв будет расти, и парус полностью выйдет из строя. «Подающий надежду» будет дрейфовать в открытом космосе.

– Есть способ его починить? – спросил капитан.

Доктор Гамильтон, который был для меня как отец, покачал своей седой головой. Я никогда не видел его настолько подавленным.

– Разрыв находится в нескольких сотнях километров от основания паруса. Уйдет немало дней, чтобы добраться до этого места, потому что невозможно передвигаться слишком быстро вдоль поверхности паруса – риск еще одного повреждения чересчур велик. А к тому времени, как кто-то туда доберется, разрыв станет критично большим, чтобы его можно было устранить.

Что тут поделаешь. Все пройдет.

Я закрыл глаза и представил наш парус. Пленка настолько тонка, что если ее коснуться слишком грубо, она порвется. Однако мембрана отличается сложной системой сгибов и раздвижных опор, которые придают парусу прочность и натяжение. Будучи еще ребенком, я наблюдал, как его раскрывают в космосе, и он напомнил мне те оригами, что делала моя мать.

Я представил, как цепляю привязной трос к подмосткам опор и скольжу вдоль поверхности паруса словно стрекоза, перелетающая низко-низко над озерной гладью.

– Я могу добраться до нужного места за семьдесят два часа, – сказал я.

Все обернулись, чтобы взглянуть на меня.

Я объяснил свою мысль:

– Я знаю последовательности опор, так как отслеживал их состояние всю свою жизнь. Я смогу найти кратчайший путь.

Доктор Гамильтон колебался:

– Эти опоры никогда не были предназначены для подобных маневров. Я даже не планировал такого.

– Тогда будем импровизировать, – сказала Минди. – Мы же, в конце концов, американцы. Мы никогда не сдаемся.

Доктор Гамильтон взглянул на нее:

– Спасибо, Минди.

Мы планировали, спорили, кричали друг на друга и работали всю ночь.

* * *

Восхождение по кабелю от жилого модуля до солнечного паруса было длинным и трудным. Оно заняло практически двенадцать часов.

Я просто покажу вам, как я выглядел, на примере второго иероглифа моего имени:

То есть «парить высоко». Видите этот ключ иероглифа слева? Это я, пристегнутый к кабелю, из моего шлема торчат две антенны. На спине – крылья. Вообще-то в моем случае – это ускорительные ракеты и дополнительные топливные баки, чтобы я летел все вверх и вверх до огромного отражающего купола, который закрывает собой все небо, – до легкого, как паутина, зеркала солнечного паруса.

Минди переговаривалась со мной по радиоканалу. Мы рассказывали друг другу анекдоты, делились тайнами, говорили о том, чем планируем заняться в будущем. Когда нам не о чем стало говорить, она начала петь, чтобы помешать мне заснуть.

– Вареваре ха, хоси но айда ни кияки ни ките.

* * *

Однако путь наверх был еще простым. Путь вдоль паруса по целой сети опор до места разрыва – гораздо более трудная задача.

Прошло тридцать шесть часов с тех пор, как я покинул корабль. Голос Минди звучал уставшим, ослабевшим. Она то и дело зевала.

– Спи, родная, – шептал я в микрофон. Я так устал, что мечтал сомкнуть веки хоть на секунду.

Я иду по дороге теплым летним вечером, рядом мой отец.