Усталость от пережитых за день событий валила с ног, но мы нашли в себе силы, чтобы разогреть немудреный ужин и выпить пару чашек ханки. Не пьянства ради, а исключительно для выведения из организма радионуклидов…
Удобно расположившись на своей «пенке», Гост выскреб из банки остатки тушенки и отправил их в рот, после чего плотно прижал к подбородку маску и принялся степенно пережевывать.
— Вполне себе ничего, — заключил он, проглотив пищу.
— Утром ты обозвал плесенью отличную яичницу, а тут тушенку хвалишь. Лицемер.
— Не разносолы, конечно, которыми я тебя угощал, но ведь на безрулье и сакс рулез. — Гост бросил пустую банку на верстак и потянулся, хрустнув суставами. — Кстати. Меня еще со вчерашнего вечера один вопрос мучает: ты журналистку-то огулял?
Я осклабился, вспоминая молодое, красивое тело Латы.
— Завидуешь?
— Стало быть, огулял.
— Я этого не говорил.
— У тебя на мурле все нарисовано.
Я пожал плечами: мол, сам домысливай, если хочешь.
Тусклые отблески от трепещущего бирюзового венчика на примусе подрагивали на едва различимых стенах мастерской, которые в полумраке казались гораздо дальше, чем были на самом деле. От этого создавалось впечатление, будто мы сидим не в тесном сарае, а в просторном каменном зале средневекового замка.
Из провала окна на нас таращилась слепая ночь. С юга доносились отзвуки урчащей техники и неразборчивые крики военных, которые, видать, никак не могли смириться с потерей новенького Ка-58.
А если не шуметь, можно было услышать жалобные всхлипы болота. То ли пузыри выходящего на поверхность ядовитого газа лопались где-то в трясине, то ли поскуливал какой-то мутант, то ли скрипела коряга.
Мне был хорошо знаком этот тихий многоголосый шепот.
Я слушал Зону. Слушал ночь.
Внимал легкому ветерку, который давным-давно стал родным и заменил многообразие звуков из прошлого. Те звуки словно бы кто-то подтер ластиком, и теперь их практически невозможно было разобрать на истерзанном планшете памяти. Спроси меня, как шумят верхушки сосен в знойный летний полдень или как дребезжит кузнечик, — и я не смог бы вспомнить.
Я теперь, наверное, не сумею даже отличить мертвый шелест кондиционера от живого шелеста листвы.
Или сумею?..
Гост разлил в кружки по пятьдесят, и мы, не сговариваясь, замахнули дозу.
— Скажи, родной, тебе никогда не хотелось вернуться туда? — Он неопределенно махнул рукой себе за спину.
— Куда «туда»? — уточнил я, хотя прекрасно понял, что сталкер имеет в виду.
— В мир. В нормальную человеческую жизнь.
Я долго молчал, с интересом отмечая, как мысли эфирными призраками проносятся в голове. Наконец произнес то, что показалось мне наиболее правильным в этот момент:
— Хотелось или не хотелось — никого не волнует, брат. Вопрос надо ставить иначе. Нужны ли мы тому миру?
Гост улыбнулся, и лучики морщин разбежались от его глаз в неверном свете горелки.
— Ну да, — глумливо сказал он, — там все только спят и видят, как из Зоны придет сотня изувеченных психопатов и начнет нести свою правду в массы.
— Во-во, — кивнул я. — Спят и видят.
Мы снова помолчали. Коварная дремота слегка отступила, но лишь с целью вернуться через четверть часа полноценным сном и окончательно овладеть моим организмом.
Гост вдруг резко сел на «пенке», будто его змея ужалила. Я аж вздрогнул от неожиданности.
— Ты чего?
— Как, говоришь, добрые люди наш артефакт прозвали? — быстро спросил он. — «Бумерангом»?
— Да. — Я внимательно посмотрел на него. — А что?
— Чрезвычайно точно окрестили.
— Я как-то не задумывался, честно говоря.
Гост осторожно достал контейнер с намертво сплавившимися цацками, открыл его и повертел в руках темно-вишневую штуковину. На причудливо изогнутых боках заплясали крошечные блики.
— Бумеранг ведь возвращается, верно? — Ну.
— Что у тебя произошло в момент активации? — Я поколебался, но ответил:
— Беса в печку затащило. А через миг туда шарахнула блуждающая «жарка». Но как это может быть связано с… Стоп. — Я осекся, прозревая. — Он ведь сначала сидел в этой печке. Он именно в ней меня караулил!
— Этот артефакт возвращает фигуры в исходную позицию, сечешь.
— Аномалия?
— Суть аномалии тоже связана с перемещением людей, попавших в радиус действия. Я отмычку Дроя увидел, когда уронил цацку. Паренька вернуло в изначальную позицию. В ту точку, где он исчез, когда Дрой впервые увидел этот дурацкий знак в виде восьмерки.
— Или символа бесконечности, — машинально вставил я.
— По фиг! Ты представляешь, насколько мощная хреновина в наши руки угодила… — Гост сунул артефакт обратно в контейнер, словно тот обжег ему кожу.
— Да это ж целое состояние, — негромко сказал я. — Ученые за него штаны последние отдадут.
— Пожалуй. Вот только как он действует — совершенно непонятно. И активируется хаотично.
— Вовсе не хаотично. И у тебя, и у меня он сработал, когда мы его нечаянно уронили.
Гост уставился на меня, как на привидение.
— Точно, — наконец выдавил он. — Но почему в таком случае ничего не произошло, когда я спрыгнул с моста? Ведь рюкзак не по-детски приложило оземь.