Словно тоже готовит себя в космонавты…
Его товарищи восхищённо наблюдают
У меня и вовсе захватывает дух
Несколько мужчин чистят снег на крыше старинного особняка
И снег взлетает вверх на мгновение с их лопат словно стая белых птиц
Заставляя подняться и пару настоящих пугливых пернатых…
Добрая знакомая повариха Наташа
Румяная и щедрая, как русская печка
Пропускает, зажмурившись, рюмашку-другую перед тяжёлым рабочим днём
Одна кормит четыре раза в день почти сотню людей
Ну как тут без бальзама на душу
Мы стоим с тобой в обнимку в дождливый июньский вечер
В толпе на городской площади
И смотрим решительно в кадр
Моё отражение в зеркале после тяжёлой болезни я бы не стал хранить в семейном альбоме
Но ничего не поделать
Помню – бледная кожа
Выцветшие волосы
Тоска и отвращение в глазах.
Полнота от недостатка движения.
Боже, и это прошло.
Каменная Девушка задумалась о чём-то на фронтоне Оперного театра.
Она давно тут стоит и её хорошенько присыпало снегом.
А недавно я совершил паломничество
за тыщу км к одиннадцати образам
Я ездил в Москву посмотреть на творенья предтечи фотографии
Отстоял полтора часа в очереди на морозе
Чтобы застать в музее Спящего Купидона, Обращение Савла
И Снятие с креста.
Караваджо я видел собственными глазами
Там было запрещено фотографировать
Но сейчас я проявляю воспоминания на плёнку памяти…
Я прах есть и каждую ночь рассыпаюсь на образы, кадры,
Запечатлённые накануне.
5
Чувства и качества
В окна, затянутые москитной сеткой
Заглядывает спокойствие
большая полутёмная комната ранним утром
на стенах большие фотографии пейзажей печали
И пенсионер смотрит новости по телевизору
на подоконнике горшочки с разноцветными фиалками
но потом
кобра раздувает капюшон ненависти
злоба слепа
встречая меня на главной площади, она грозится клюкой,
призывает новые беды на мою рыжую голову
тоска однорука
и поджидает на трамвайной остановке
Я пытаюсь увильнуть от неё
но она громко кричит, призывая прохожих в свидетели
ешё ярче зажигая без того ослепительное солнце
чтобы остальные могли получше рассмотреть мои прегрешения
калека садится напротив верно нарочно смотри смотри любуйся своим уродством
У изнеможения соль проступает на спине
И, между нами, запах как у сушёной рыбы
Равнодушие пьёт кофе чашку за чашкой
Ни на кого не обращая внимания
Наконец, умиротворение детской косолапой походкой
медленно идёт по щебёнке в сандалиях на босу ногу.
6
Пасхальные страсти
Есть обычай и правило
Всему должно быть чистым накануне Чистого четверга
Я же чиста разве оттого
Что кто-то перемывает мне кости
Пыль, пыль кругом.
Не вижу я света
Люди идут навстречу и не думают о Боге
Выгуливают, как таксу, свое самолюбие
Да-да-да, настойчиво кивает головой, как игрушечный болванчик, сизый голубь
Мёртв, мёртв курилка
Соседа не стало накануне Чистого четверга,
Вернее – сдох он, как дворняга, в подворотне
Вымел себя, словно хлам, из жизни
И нет ему больше ни воскресенья, ни понедельника
О, ни сожаления, ни чувства утраты
Но и праздника тоже не будет
Ни куличей, и яиц, крашеных в отваре луковой шелухи
Творожной Пасхи
Только усталость как же я устала
Когда засыпаю, словно опускаюсь на дно камнем, под толщу воды.
И ещё часы шутят со мной, вдруг ни с того ни с того убежав на час. Что бы значило это.
Тысячи шуршащих ничтожеств, прошлогодние листья, сгребают граблями, собирают в чёрные мешки, строят курганы из высохших мумий,
Сгружают в грузовики, и куда-то вывозят из города, и потом, должно быть сжигают, как жертв.
Ничтожества, я тоже собираю их руками, обнажая шагреневую, кожу земли, освобождаю дорогу пионерам весны – невинные ростки подорожников, слепые дождевые черви, бледно-розовые, пятнистые, словно питоны, бессчётные божьи коровки, маленькие капельки красной краски, суетливые муравьи, безумные бабочки, оранжево-чёрные, ошалевшие от тепла и криков детей.
7
Стихотворение про Иерусалим
Странные облака родом из Иерусалима
Иначе откуда взяться на небесах скелету древнего ящера
Только этот город достаточно стар для необычных, странных облаков
Прядь волос с головы Иоанна Крестителя
Малые и большие птицы летят вперемешку с шестикрылыми серафимами
Окровавленные щипки ваты
На закате словно рваном собаками
Разноцветные бильярдные шары раскатились по зелёному сукну
Неба перед грозой
Сонный чёрно-красный маковый рассвет
Яркий синий флаг свободы в полдень
Неба над Иерусалимом
Этот город недоступен днём
Только в сумерках
Когда в комнаты входит свет мягких ламп
Он разрешает соглядатаям подсматривать за собой
Видения наполняют прозрачную пустоту
Сторожевые несуществующих складов покидают свои посты
И бедовые еврейские парни
Находят там каждый своё
Портрет Жан, Часть Речи, Этика, Капитал, Бессознательное, Камень.
Бедовые еврейские парни разбрелись по всему свету
А столица остаётся на месте
Средоточие и исток неизменен
Эти мирные воды разливаются всё шире,
преумножают наши знания и скорби
но сам Иерусалим остаётся всё тот же
Храмы Соломона и Ирода по-прежнему великолепны
жёлтый металл и поныне отлит в золотого тельца
И ничего не стоит
Месячное жалованье населения – жалкие вдовьи лепты
Но мы не жалуемся