Бумеранги

большой прижат к остальным, так обычно изображают голову вороны в известной пантомиме;

пальцы в кулак, указательный и большой оттопырен, четкое движение указательным.

Это значит: «ложь». Ее глаза округляются. Пусть погуглит, как придет домой, специально показываю медленно и несколько раз, чтобы запомнила.

Рассматриваю Элен еще некоторое время, затем, потеряв к девушке интерес, утыкаюсь в мобильный. Наверное, очередная студентка-журналистка пытается докопаться до какой-нибудь правды. Сколько таких было? Не счесть. Самые разные - молодые и старые, красивые и не очень, пытающиеся соблазнить или напугать - все они ушли ни с чем. И эта последует примеру коллег, якобы жертва изнасилования. Почему девушки всегда выбирают именно эту легенду? Такое чувство, что каждая тайно мечтает о подобном опыте, и при любой возможности за ним прячется.

А что же дальше? Дальше все жалеют Элен, повторяя, что время лечит. Я не фанатик подобных групп поддержки, но именно эту посещаю. Во-первых, потому, что дед мне за это платит, во-вторых, - здесь не говорят о Боге. Отчаявшихся легче всего убедить уверовать, обещая новую, чистенькую жизнь после смерти. Но прятаться за спиной одного бога от другого - спасибо, увольте.

Наконец, занятие подходит к концу, а это значит, что как только Татьяна Петровна отметит в электронном журнале галочку «был» напротив моей фамилии, дед ее увидит - на мой счет упадет кругленькая сумма. Зарабатывать я умею и другими способами, но об этом позже.

Поднимаюсь, накидываю рюкзак на плечо, киваю куратору, дескать, рад был видеть, ухожу - дела, но дорогу мне перегораживает новенькая. Неожиданно.

- Привет, - говорит и протягивает руку. Быстро мимоходом ее пожимаю. - Меня зовут Элен. Такой вот псевдоним. Тебе он не нравится?

Да мне плевать.

- Как тебя зовут?

Молчу, вглядываясь в ее глаза, по привычке склонив голову на бок. Сколько же ей лет? Вроде не бестолковая, взгляд глубокий, говорящий об опыте за плечами, но личико совсем юное. Фанатка ботокса? Улыбнись, ну же, интересно, как у тебя это получится.

- Ты давно посещаешь занятия? Тебе помогает? - она открывает рот, чтобы спросить еще что-то, но я поднимаю вверх палец, призывая замолчать. Качаю головой, затем направляюсь к двери. Настырная тащится следом.

- Подожди, я хочу поговорить.

А я вот не очень.

- Я знаю, что ты прячешь под напульсником.

Замираю, с трудом удерживаясь, чтобы не обернуться. Не рассчитав скорость, она врезается в мою спину, ойкает и отлетает назад. Против воли бросаю взгляд на запястье своей левой руки, на котором шипованый напульсник - на месте, как обычно.

- Прости, не следовало говорить об этом вслух, но мне нужно поговорить с тобой. Это очень важно.

Журналистка, значит. Да нет же! Быть не может! По мою опять душу пришли! Сколько, пожалуйста, скажи, сколько можно? Да оставьте уже в покое! Самолеты падают, корабли тонут, воры обчищают квартиры, куча бездомных животных на улице… Почему вы вечно охотитесь за мной?!

Вздыхаю. Как жаль, они и сюда пролезли. Целый год организация «Без имени» внушала доверие, они даже вывеску на здание не вешают, дескать, чтобы не привлекать внимание. Закрытый клуб с кожаными диванами и привезенными со всего мира экзотическими цветами в горшках, расставленными то тут, то там. Интересно, много фотографий Элен успела сделать?

- Скажи, что не против, пожалуйста, - она смотрит на меня снизу вверх, неуверенно переминается с ноги на ногу. Ошибка подходить так близко, сейчас разница между нами особенно разительна: Элен меньше, слабее физически. И ей страшно. Мне - нет. Журналисты пугают лишь поначалу, когда выкрикивают в спину вопросы, выворачивающие душу на ту, другую сторону, да так часто, что уже не знаешь, где у нее, души, изнанка, а где лицо. И смотрят при этом голодно, жадно, питаясь неуверенностью пойманной жертвы. Самое главное, не показать, что мешкаешь или в чем-то сомневаешься.

Элен тоже голодна, от нетерпения трясется девчонка. Чтобы попасть в эти искусно расписанные репродукциями известных художников стены, нужно проделать огромное количество работы, и все впустую. Даже жаль ее.

Поворачиваюсь спиной, решительно иду в сторону выхода. Она, увы, не отстает.

- Я их знаю, - доносится от нее. - Два тринадцать, - она говорит громко, отчего я сильнее сжимаю зубы и всего лишь на миг, но прикрываю глаза, оставаясь в темноте. Сволочи, понимают, чем привлечь внимание, гребаные психологи самоучки, бьют по больному. И почему-то внутри что-то, еще трепещущееся, болезненно сжимается и откликается.

- Три сорок, - чеканит она слова уверенным, хорошо поставленным голосом. От пищащих интонаций жертвы изнасилования не осталось и следа. Идет шаг в шаг и зачитывает цифры наизусть, ни разу не ошиблась. - Четыре ноль четыре. Пять шестнадцать. Семь ноль ноль.