Бумеранги

Дед не верит своим глазам, когда видит меня. Пугается, словно призрак перед ним предстает. Я кладу руки на свою грудь, где сердце, и улыбаюсь. Подходить ближе не спешу, даю ему время привыкнуть. Инга уже поднималась сюда, должна была сообщить о неожиданном визите внука, но, кажется, он решил, что сиделка сошла с ума.

- Добрый день, - говорит Элька за моей спиной на английском. - Меня зовут Малика, я Костин друг и переводчик.

Дальше я говорю ее голосом. Извиняюсь, что прилетел вот так внезапно - у нас сюрпризы не приняты в семье, хвалю, что дед выглядит превосходно для девяноста двух лет, он отворачивается и фыркает, но вроде бы польщен.

- Вот удивил. Инга минуту назад пела на этом самом месте, где стоишь сейчас, что Константин явился, я не поверил, сказал - с кровати встану только и поколочу ее! Шутить вздумала со мной. Погоню метлой отсюда, вся улица смеяться будет! А оказывается, не обманула, - говорит дед, наконец, улыбаясь. - Как твои дела? Антон звонил недавно, рассказывал, ты снова с катушек слетаешь, надо тебе денежный поток ограничить. Неужели прилетел ругаться из-за этого с немощным стариком?

- Нет, цель другая. Я только прошу приюта для себя и своих подруг. Буквально на несколько дней. И еще… мне нужно повидать дядю.

- Зачем? - дед прищуривается, его настроение резко меняется. Не стоило вот так с порога, конечно, но лицемерить я тоже не буду. Некогда.

- Когда ты в последний раз с ним разговаривал? - спрашиваю я.

- На той неделе. С чего тебе вдруг понадобилось свидание с моим сыном? За последние семь лет ты ни разу не справился о его здоровье.

- И на то есть причины, - отвечаю я голосом Малики. Дед скачет с английского на норвежский, Элька понимает примерно половину, но безукоризненно переводит с русской дактильной речи сразу на английский.

- Мы все отвечаем за содеянное. Ты виноват не меньше, но в колонии сидит он один, - резко пресекает дед мою дерзкую попытку тягаться с ним в остроумии.

Вообще-то я не удивлен. У него это случилось около пяти лет назад. Старческое затмение, маразм, может, еще как-то стоит обозвать. Внезапно он вдруг возобновил общение с сыном и начал жалеть его, искать оправдание поступкам.

- Жизнь моя на свободе мало походит на сказку, - брыкаюсь в ответ, хотя не следует. - Прости, я не хотел. Я здесь не для того, чтобы ругаться.

- Слышал, ты вновь вляпался в «Данте», - говорит дед. - Среда меняется, мой внук - нет. Может, не в среде дело?

- Нужно выяснить, кто организатор в этот раз, - а сам вглядываюсь в его лицо. Жутко от собственных подозрений, но какой выбор? На кону - жизни.

Он молчит некоторое время.

- Нанна умерла, - переводит тему, глядя куда-то за моей спиной. Нанна - это моя мама, он вспоминает дочь, - как жаль, что она умерла.

- И мне ужасно жаль.

- Но Антона еще можно спасти, - дед резко поднимает глаза на меня.

- Антона? От чего спасти? - прищуриваюсь в свою очередь.

Дед смотрит на меня не моргая, потом в пол.

- Я говорил Нанне больше не рожать, но она так хотела тебя, так сильно любила тебя. Да и разве она хоть раз о чем-то спрашивала? Хоть кого-то?! В роддоме не позволила дать тебе и капли смеси, кормила грудью, будто мы нищие и не в состоянии позволить себе еду для младенца. До двух лет не отдавала няням, обнимала и тискала без устали. Я говорил - разбалуешь. Но она слишком тебя любила, Костя, - говорит дед на английском, - а я любил ее. И Антона любил. Она всегда все делала по-своему, мы с Коли объездили весь мир в поисках средства для ее лечения. Лучшие врачи мира, лучшие клиники и лекарства. Цена не имела никакого значения. После ее смерти мы оказались в такой финансовой яме, что Марианская впадина покажется мышиной норой, но это не имело значения. Как же мне жаль, что мы не смогли тебя спасти, моя девочка, - кажется, он заговаривается. Антон всегда утверждал, что с интеллектом у деда все в порядке, ему можно лишь позавидовать. Но я начинаю сомневаться. Стою, моргаю. Как продолжить беседу, не имею ни малейшего понятия. Но через еще одну напряженную минуту тишины дед сам приходит в себя, поднимает на меня взгляд. Сначала мне кажется, что он удивится, откуда я взялся. Или еще хуже, спросит, кто я, - но нет, он произносит усталым хриплым голосом: - Я хочу отдохнуть. Располагайтесь со своими подругами, чувствуйте себя как дома, раз приехали.

Мы с Маликой благодарим за приют и уходим, тихонько прикрыв за собой дверь. После этого разговора я ощущаю дыру в груди, размеры которой сопоставимы с глубиной той самой впадины, что привел в пример старик.

Пока девушки моются, приводят себя в порядок после длительной, дурной дороги, я зависаю у камина. Пишу сообщения Ольге: «Оля, что с Антоном? Почему вы меня игнорируете? Как я могу помочь?»

Я не знал, что брат болен. Причем чем-то серьезным, если верить деду. Он всегда выглядел здоровым и энергичным. Правда, я никогда не спрашивал. Но в обычной жизни люди ведь не интересуются ни с того ни с сего, не болеют ли их близкие чем-то смертельным?