Бунин, Дзержинский и Я

– Но я же остаюсь! – сказал Мюрат.

Полковник холодно глянул на Мюрата. «Солдаты, дадим себя убивать!» – крикнул обреченно он.

Сегодня произошло что-то страшное на поле боя. Русская кавалерия разбилась о 80 наших пушек, которые стреляли одновременно. Оставшаяся кавалерия укрылась за их пехоту. Пехота плотной, сжатой массой двигалась до тех пор, пока наши батареи не стали громить ее картечью. Целые взводы падали на месте замертво, но русские вновь соединялись, закрывая живыми мертвых, опять шли вперед. В какой-то момент они застыли на месте, но отступать не стали. Потом мы гадали: «Что это было?» Быть может, ранили Багратиона в этот момент? Быть может, они сами испугались, что мы с ними творили? Или привычная для рабской страны инертность мешала что-либо изменить? Но мы не могли не восхищаться их безоглядным упрямством в своей правоте. Кажется, я как-то странно рассуждаю…

Все Бородинское поле и даже небо, нависшее над ним, нам представлялось каким-то адом. Все полыхало, грохотало, столбами поднималось к вершинам обугленных деревьев. Даже солнце закрыло свое лицо завесой облаков над этим хаосом движущегося железа. Но вдруг опять блеск оружия, касок, кирас под аккомпанемент грома пушек. Со всех сторон сеялась смерть, и редуты казались извергавшимися вулканами.

Я вечером написал красиво, но страшнее я ничего в жизни не видел.

Но взятие основных русских укреплений не принесло нам окончательной победы. Наш наступательный порыв иссякает. Требуются свежие силы. Но император отказался ввести в бой последний свой резерв – отборные войска – императорскую двадцатитысячную гвардию. Она стояла в полном боевом вооружении, с полной амуницией, слушая, как полковые музыканты играют марши.

Все слышали, как кричал Ней: «Если он больше не генерал и хочет везде быть императором, то пусть возвращается в Тюильри и предоставит нам быть генералами вместо него!»

Мюрат сдерживал себя, но он четыре раза жаловался на огромные потери и просил помощи гвардии.

Вообще, весь этот день император вел себя странно. Порой мы его не понимали. В таких серьезных сражениях он всегда был деятельным и спокойным, а сегодня – одинаково вялым и грустным, когда ему докладывали об успехе или неудаче. Одни считают, что у него упадок духа – слишком долго он гонялся за этим сражением. Другие – что он пресытился битвами, что годы берут свое, что нервная система истощается даже у великих людей. Его близкое окружение оправдывало его инертность – ведь когда командуешь на большом пространстве, все должны тебя легко найти в определенном месте.

Но никто из нас не решался высказать свое тайное подозрение, что, кажется, император болен.

Русские третий раз перестроили свой левый фланг перед Мюратом и Неем. Мюрат послал на них кавалерию Монбрена. Монбрен был убит. Его сменил генерал Коленкур. Он тоже был убит. Русские упорствовали, сражаясь ожесточенно, умирая у своих укреплений.

Даже в 10 вечера Мюрат, чей пыл не могла унять непрерывная битва, пришел опять к императору. Он видел, как русская армия, сохранявшая порядок и не павшая духом, уходила через Москву-реку. Мюрат просил, чтобы ему дали гвардию, чтобы русским нанести последний победный удар.

Император словно его не слышал. Он был бледен и слаб. Возможно, его мучила болезнь. Он и во время сражения не мог сесть на коня, ходил взад-вперед или лежал на медвежьей шкуре. Сейчас его жгла тоска – он не получил решающей победы.

Несколько пленных, ни одного полкового знамени – вот и все, что осталось после отступления русских. Он дал уйти армии, с которой так надеялся сразиться.

Вчера поздно вечером мы с Мюратом обошли место битвы. Поле усеяно трупами с оторванными руками, ногами, головами. Вдоль оврагов, в перелесках, у редутов лежат раненые, многие просят милосердного выстрела, чтобы им не мучиться. Стоны идут, кажется, даже из-под земли. Умирающие от ран солдаты в окровавленных мундирах… Их страдания облегчить некому – не хватает врачей.

Я впервые видел Мюрата с такими потухшими глазами. Он как-то сник и не произнес ни слова за все время. Мы бродили по полю, отыскивая наших товарищей. Подошли к палатке Мюрата, разбитой в овраге, где несколько часов назад шел ожесточенный бой, и вдруг увидели, что хирург ампутирует ноги двум русским. Этот хирург был личным врачом короля. Мюрат наблюдал за операцией, и когда она закончилась, приказал немедленно доставить бутылки с вином и поднес русским раненым по стакану вина.

А потом пошел к опушке леса, чтобы еще раз увидеть место, где накануне он мчался во главе кавалерии.

Москва – Малоярославец

Мы остались хозяевами Бородинского поля. Это было огромное кладбище. Странно, что я жив. Но где же наша победа? Нет даже пленных.

До нас дошли слухи, что коварный русский старик Кутузов в деревянной избе сказал своим генералам: «С потерей Москвы не потеряна Россия». Оказывается, он принял решение оставить нам Москву.