Бунин, Дзержинский и Я

Отряд быстро разобрался и разошелся по назначенным квартирам с надеждой обсушиться и отдохнуть после утомительных и беспокойных переходов. Эскадронный командир Жигалин, не надеясь на квартирьеров, сам устроил свое жилье. На краю местечка, на пологом спуске к реке среди запущенного сада, нашелся дом с хозяйкою, старой полячкой, сухопарой и породистой. В длинных, идущих анфиладами пяти комнатах расположился Жигалин, Ла Гранж и Бекетов, та же прежняя компания, что впервые сошлась еще в Витебске четыре месяца назад.

Сохачев местное население горделиво называло городом. На взгляд прибывших гусар – деревня деревней. Стоит городок на высоком берегу речки Бзуры, впадающей вниз по течению в Вислу. На другом, низменном берегу сплошным кордоном тянутся густые, со спадающими до самой земли ветлами, заросли ивы. На этой стороне, на взгорке – костел, вокруг которого все то, что и должно быть в каждом польском местечке – базарная площадь с привозом, лавками, швейными и скорняжными мастерскими, шинками и школой.

Дома, крытые где камышом, где дранкой и отличавшиеся ухоженностью, тонут в зелени яблоневых садов. Перед каждым домом – живописные палисады в буйном, ярком цветении, и тут же вьющийся по жердям и стенам домов дикий виноград, а иногда нагло блестящие своими шляпами подсолнухи, непонятно как залетевшие в этот край. Благоухал городской сад с канадскими кленами, березами и спускающейся к самому берегу реки широкой липовой аллеей.

…Людвиг лихо спрыгнул с лошади и крикнул вестового. Устало вытирая пот со лба и разминая ноги, подошел к крыльцу. Со взводом Ла Гранж выезжал на фуражировку, за сеном.

– Як пани? – спросил он хозяйку, входя в дом.

– Добже, добже! – ответила она.

Людвигу хотелось поделиться с ней впечатлениями об увиденном – красоте местности, где он только что был, встрече с монахинями у костела, надоедливом и угодливом еврее, настойчиво торговавшем ему карманный «Брегет» с золотой цепью… Столько впечатлений одного утра! Но суровая пани Ядвига ушла к себе.

Это не то чтобы беспокоило Людвига, он просто не понимал отчужденности, закрытости пани Ядвиги.

Утром следующего дня, не сказав никому, решил пойти в костел.

Костел стоял на возвышении на краю городка, как бы отстраняясь от всего мирского и суетного. Две звонницы, желтый шпиль с крестом сурово властвовали над всем. За спиной костела сбегал к речке крутой темный овраг, поросший орешником.

Людвиг вошел в полумрак. С яркого света он не сразу увидел ряды скамеек, прихожан в темных одеждах, ксендза, читавшего проповедь. Едва различимо вдали на престоле мерцали полукругом огоньки. За алтарем таинственно и недоступно сумеречной радугой светились витражи. На ощупь он подошел к последней скамье, присел. И в это мгновение над его головой, над застывшим пространством собора запел орган, сначала глухо и плавно, а затем, возвышаясь и возвышаясь, резко, с торжественностью победителя разлился в поднебесье. Людвиг преклонил колени… Положил крест… Почудилось в какое-то мгновение – в сумраке вверху качнулись каменные колонны и лязгнули доспехи рыцарей, стоявших привидениями на цоколе. Сколько он простоял под громовыми раскатами? О чем думалось ему? Об отце? Матери? О земле, где он родился и никогда не был, и никогда, быть может, не будет? А быть может, о царской милости… Зачем тогда он здесь?..

Людвиг, поднимаясь с колен, облокотился на спинку скамьи левой рукой с еще не зажившей раной – и не удержался от неожиданной острой боли. И рука оказалась на плече девушки. Она с испугом отпрянула…

– Извините! Прошу прощения! Я случайно! – шептал он, не находя других слов. Он говорил на французском. И чем дальше бессвязно и лихорадочно шептал свои извинения, с тем большим неподдельным, тревожным вниманием девушка всматривалась в этого смуглолицего молодого француза с тонкими чертами. Но он ведь русский! Русский! Мундир гусарский?! Чего он хочет? И что он, православный, делает в костеле? А он смотрел на нее как в каком-то тумане, – болезненная гримаса застыла на лице, то ли от боли саднило плечо, то ли от неуклюжести.

– Что с вами? – вдруг опомнилась девушка, оторвав свой взгляд от лица незнакомца и увидав перевязку на рукаве. – Что с рукой? Вам плохо? – она заговорила на плохоньком французском. – Я помогу… – теперь уже шептала девушка…

Они вышли из костела.

– Вы где живете? – спросил Людвиг у девушки.

– В школе, – сказала она.

Он остановился, удивленно глянул:

– В школе! – повторила девушка и засмеялась. – Я школьная учительница, Стася, Станислава Брониславовна, но лучше Стася. Не удивляйтесь.

– Идет война… Стреляют… Не понять часто, кто правый, кто неправый и от кого ждать пули.

Ла Гранж осекся. Пули в Польше летали в самых разных направлениях…

– Да, да! – дети. А как вы с ними справляетесь? А кто школу охраняет?

– Зачем? У меня восемь мальчиков. Они храбрые. Когда начинается урок, мне кажется, что никакой войны нет. Ведь войны приходят и уходят, а дети должны уметь читать и писать. Вот они меня и охраняют.

Они подошли к серому бревенчатому дому с большими окнами, высоким крыльцом.