Бунин и Набоков. История соперничества

Роман этот исключительно талантлив – и именно поэтому он мне неприятен: как Вы знаете, я не терплю повоенной Германии, а она в его романе показана с достаточной правдивостью в интимной жизни. Однако не об этом хотел сказать, – а вот о чем: конец романа превосходит все, что было талантливого, а порой и гениального, в русской художеств<енной> литературе. Такой сцены: какою Сирин закончил свой роман, нельзя назвать даже гениальной (это точное не то слово!): тут уже колдовство, ибо я никогда не думал, что человеческое слово может быть так выразительно. Я читал эту сцену вчера днем – и мне стало так страшно <…>, что я от страха выбежал на улицу. <…> Попомните мое слово: Сирин окончит сумасшедшим домом. – Разве можно так переживать, так писать![180]

11 мая 1934 в письме Вадиму Рудневу, в прошлом видному деятелю эсерской партии, Фондаминский предлагает ряд мер для «спасения» журнала, которому грозило финансовое банкротство. Эти меры включают в себя сокращение расходов и модернизацию журнала – «установку на писателей молодого поколения» (я цитирую историка культуры эмиграции Манфреда Шрубу[181]). «Из наших журнальных беллетристов я оставил бы только <троих> – Бунина, Алданова и Сирина», – писал Фондаминский[182].

Реакции Бунина на публикации прозы Набокова дошли до нас в письмах к коллегам по литературному цеху. От интереса и осторожного одобрения конца 1920-х – начала 1930-х годов Бунин в середине 1930-х переходит к все возрастающей враждебности[183]. 17 июля 1935 Бунин из Грасса пишет Рудневу раздраженное письмо по поводу первой трети «Приглашения на казнь»: «Сирин привел меня в большое раздражение – нестерпимо! Чего стоят одни эти жалкие штучки: § 1, § 2 и т. д. Почему §? И так все – ни единого словечка в простоте – и ни единого живого слова! Главное – такая адова скука, что окна стекла хочется бить. Это между нами, дорогой <…>. Вообще совершенно ужасно! * <*Все это лучше оставить между нами>»[184]. Справедливости ради, надо отметить, что у Набокова текст романа просто-напросто разделен на части, пронумерованные римскими цифрами.

Последняя треть 1930-х годов была крайне тяжелым периодом в жизни стареющего Бунина. Он был опустошен разрывом с Галиной Кузнецовой, причины которого были для него совершенно непонятны (Кузнецова стала спутницей певицы Марги (Маргариты) Степун, сестры Федора Степуна)[185]. В своих дневниках Бунин писал о 1934–1935 годах как о периоде какого-то помешательства, вылившегося в череду ошибок, финансовые безрассудства (как, например, отказ от гонорара за одиннадцатитомник его сочинений). Бунин также писал о подступающей старости, о соскальзывании в бездну отчаяния, о потере силы воли, о бессмысленности жизни[186].

Сделаем небольшое отступление о том, какое место занимал Набоков в 1930-е годы в эмигрантской печати. Здесь уже шла речь об участившихся публикациях Набокова в ведущей эмигрантской газете «Последние новости». Постоянное появление его произведений на страницах самого влиятельного из журналов, «Современные записки», также могло задеть Бунина. В период с 1930 по 1940 год (семидесятый номер «Современных записок» оказался последним) материалы Набокова и о Набокове печатались в двадцати восьми из тридцати номеров (включая шесть романов, повесть и четыре рассказа). А публикации, посвященные Бунину, и его собственные произведения появились всего лишь в десяти номерах[187]. Сравним: с 1920 по 1930 год (сорок номеров) в «Современных записках» было опубликовано лишь десять произведений Набокова и о нем, в то время как Бунина и о Бунине – двадцать.