Бунин и Набоков. История соперничества

Исследователи творчества Бунина знают, что в 1930-е годы он писал гораздо меньше и поэзии, и прозы. Так продолжалось до 1937 года, когда он приступил к работе над своим «завещанием», сборником рассказов о любви под названием «Темные аллеи». Но бóльшая часть рассказов сборника «Темные аллеи» была написана уже в 1940–1944 годы, а в середине 1930-х годов единственной книгой, написанной Буниным, была книга «Освобождение Толстого» (1937), наполовину состоящая из цитат. Таков был фон, на котором происходили встречи двух писателей в 1936–1939 годах. После 1933–1934-го Бунин и Набоков увиделись еще один раз, в Берлине в октябре 1936 года, но об этой встрече мало что известно. В открытке, отправленной из Берлина 24 октября 1936 года, Набоков сообщал его тогдашней приятельнице, журналистке Зинаиде Шаховской: «Слышал о вас от Бунина, бывшего у нас проездом»[188]. Встреча произошла во время путешествия Бунина по Германии, после которого он стал убежденным противником гитлеровского режима[189]. В январе 1936-го, когда Набоков приехал в Париж, чтобы дать несколько литературных вечеров, он был знаменит по всему русскому зарубежью. Набоков, которого называли раньше «наследником Бунина», начинал затмевать Бунина[190]. Критики говорили о влиянии Бунина на язык Набокова, но при этом делали упор на том, насколько разнится их «искусство композиции», насколько оригинальна структура повествования, да и само художественное мировидение Набокова[191]. Статья русско-американского критика Александра Назарова с характерным заглавием «В. В. Сирин – новая звезда в литературе», опубликованная в русскоязычной газете в Сан-Франциско, наглядно иллюстрирует, как воспринимали Набокова в середине 1930-х годов:

Сирин является одним из тех счастливых исключений, когда осторожность можно отодвинуть в сторону, так как, несмотря на свою юность, этот русский эмигрант является уже не учеником, а вполне зрелым писателем. Несомненно, что это звезда большой величины и что он является наиболее выдающимся из новых писателей, которые дала Россия (как советская, так и эмигрантская) за последние 6–7 лет[192].

Слава Набокова мучила Бунина. Рассказы обоих писателей были переведены на английский язык и опубликованы в одном и том же журнале в Лондоне[193]. Одни и те же издательства выпускали их книги, в то время как русский эмигрантский книжный рынок продолжал сокращаться. Ведущие критики зарубежной России, включая Адамовича, Бицилли, Ходасевича, Бема, Вейдле и Струве, теперь регулярно освещали новые произведения Набокова и при этом так или иначе соотносили его творчество с бунинским. Так, к примеру, Глеб Струве писал в газете «Русский в Англии» в мае 1936 года: «Трудно найти Сирину предков в русской литературе. Как стилист, он кое-чему научился у Бунина, но трудно представить себе писателей, более различных по духу и сущности»[194]. А вот пример явного изменения тональности оценки Набокова. В письме, которое Петр Бицилли, профессор русской литературы в Софийском университете и крупнейший чеховед, отправил в Париж соредактору «Современных записок» Вадиму Рудневу 16 февраля 1934 года, есть такие строки: «Последний № “С<овременных> з<аписок>” удачно составлен. <…> Что до “изящной словесности”, то раз нет продолжения “Жизни Арс<еньева>”, то на перв<ом> месте, конечно – Сирин. Сейчас он достиг предельной виртуозности и этим подчас прямо-таки захватывает. Но я не могу сам себе объяснить, почему все же что-то в нем отталкивает, не то бездушие, не то какое-то криводушие. Умно, талантливо, высокохудожественно, но – безблагодатно и потому вряд ли не эфемерно»[195]. Но уже два года спустя, в 1936-м, Бицилли так оценил творчество Набокова: «В эмиграции выдвинулся писатель, который, несомненно, – столь могуче его дарование и столь высоко формальное совершенство, – “войдет в русскую литературу” и пребудет в ней до тех пор, пока вообще она будет существовать. Это В. Сирин»[196]. В том же году Бицилли начал свою ключевую статью о Набокове, «Возрождение аллегории», которую Набоков считал лучшим из всего, что было написано о нем в довоенные годы, ссылкой на высказывание Бунина о Толстом[197]. В дискуссиях о творчестве Набокова Бунин становился исторической точкой отсчета, литературным прошлым.

* * *