В Каире, в зоопарке, «довольно долго стоим, — пишет Вера Николаевна, — около террариума с маленькими очень ядовитыми африканскими змейками. Лицо Яна искажается, — у него мистический ужас перед змеями, но его всегда к ним тянет, и он долго не может оторваться от них, следя с какой-то мукой в глазах за их извилистыми движениями».
Из Каира в Александрию выехали 15 мая утром.
«16 мая, — пишет Бунин, — утром, в Средиземном море.
Опять эта поразительная сине-лиловая, густая, как масло, вода, страшно яркая у бортов… Четыре часа. Слева волнистые линии Крита, в дымке. У подножия — светлый туман».
На обратном пути, в море, Бунин говорил: «Всякое путешествие очень меняет человека».
О паломниках, плывших тем же пароходом: «А как они равнодушны к морю… Я многих расспрашивал, говорят все одно и то же: когда плыли туда, дюже качало, намучились, а теперь хорошо, как на реке».
Потом говорил:
«Как нужно все видеть самому, чтобы правильно все представить себе, а уж если читать, то никак не поэтов, которые все искажают. Редко кто умеет передать душу страны, дать правильное представление о ней. Вот за что я люблю и ценю, например, Лоти. Он это умеет и всегда все делает по-своему. Я удивлен, как он верно передал, например, пустыню, Иерусалим»
[322].Бунин в пути «то читал Саади и все восхищался им, то спускался к паломникам, с некоторыми он подружился. И я иногда слышала, — пишет Вера Николаевна, — какой взрыв смеха вызывали его шутки…».
«Когда мы опять были в Галате, Ян неожиданно сказал:
— А мое дело пропало, — писать я больше, верно, не буду…
Я посмотрела на него с удивлением.
— Ну да, — продолжал он, — поэт не должен быть счастливым, должен жить один, и чем лучше ему, тем хуже для писания. Чем лучше ты будешь, тем хуже…
— Я, в таком случае, постараюсь быть как можно хуже, — сказала я, смеясь, а у самой сердце сжалось от боли».
Двадцатого мая 1907 года Бунин и Вера Николаевна сошли в Одессе с парохода, закончилось, как она сама сказала, их «сказочное путешествие». В те «благословенные дни, — писал много лет спустя Бунин, — когда на полудне стояло солнце моей жизни, когда, в цвете сил и надежд, рука об руку с той, кому Бог судил быть моей спутницей до гроба, совершал я свое первое дальнее странствие, брачное путешествие, бывшее вместе с тем и паломничеством во святую землю…»
[323].Среди одесских друзей два дня прошли незаметно. Взаимные расспросы, обильные обеды из любимых Буниным восточных блюд, «оживление, веселость, дружеские споры, подшучивание друг над другом» — все это сразу перенесло в иной мир и сделало конец путешествия особенно приятным и радостным.
Бунин и Вера Николаевна возвратились через Киев — где осматривали Владимирский собор
[324]— 26 мая в Москву. В этот же день Бунин уехал в Грязи, чтобы повидаться с больной матерью, жившей у Ласкаржевских.Проведав мать, он отправился в Васильевское, где они с Верой Николаевной собирались провести лето, ведь после смерти отца Огневка была продана.
Тридцать первого мая Вера Николаевна сообщила Бунину, что в Васильевском будет 6 июня. 6-го Бунин извещал Телешова: «Я уже давно в деревне — выехал сюда тотчас же по приезде в Москву, а Вера Николаевна приезжает ко мне только сегодня»
[325].Это было первое ее знакомство с Васильевским и с родными Бунина. Встречать жену на станцию Измалково Бунин приехал на тройке вместе со своим племянником Н. А. Пушешниковым.
В своих воспоминаниях «Первые впечатления от Васильевского», «Будни в Васильевском» и «Глотово»
[326]Вера Николаевна рассказывает о Глотове и о жизни Бунина у Пушешниковых.«Глотово, — пишет Вера Николаевна, — деревня довольно зажиточная, с кирпичными избами под железными крышами»
[327]. В селе были три помещичьи усадьбы, «две лавки, церковь, школа, винокуренный завод» [328]. Ежегодно происходили ярмарки.«…Дом Глотовых, потонувший в густом старом саду за каменной оградой. Спускаемся к узкой речонке, Семеньку; налево за мостом богатая усадьба Бахтеяровых с безвкусным домом в саду, спускающимся по горе, и с безобразным зданием винокуренного завода у реки, а направо, на пригорке, за темными елями, серый одноэтажный дом, смотрящий восьмью окнами»
[329], — Пушешниковых.«…Фруктовый сад, находившийся в двух шагах от дома, прорезывался липовой аллеей, которая вела в поле, к заброшенному погосту с каменными плитами, на которых уже почти все буквы стерлись. Кроме того, были в саду запущенные дорожки с прогнившими скамейками, окруженные кустами акации и шиповника, была заброшенная аллея, ведущая к клену, видневшемуся из комнаты Яна»
[330].