Бункер

Человечность! Какая, к чертям, человечность! Еще утром он убил троих людей, пусть и безоружных, но из засады, хладнокровно и не испытывая никаких чувств, как мясник на бойне. За это его и ценили - за полное отсутствие чувств, признак настоящего охотника... Убил и ничего не почувствовал, даже когда перерезал отточенным до синевы лезвием горло и смотрел, как густеют и стекленеют мальчишеские глаза. А ведь эти глаза не один раз заглядывали в окуляры, через которые видели и штабеля мокрых, гниющих под дождем трупов и уродливых, похожих больше на чудовищных насекомых, детей, ползающих по растерзанным улицам и... Репей хотел прекратить вспоминать, но уже не мог контролировать свою память черно-белые и цветные картины вставали у него перед глазами, методично сменяясь одна другой. Свалка на чудом сохранившейся улице, среди объедков и вздувшихся консервных банок - едва ползающие, покрытые коростой и красными пятнами пауки с мертвыми холодными глазами, которые совсем недавно были людьми. Человек, привязанный посреди тракта к дереву. Живот и грудь - один сплошной волдырь или гноящаяся язва - говорят, в этих местах опять хозяйничают мародеры... Маленькая девчонка с бельмом на глазу, запуганный и забитый звереныш, зубы оскалены, на губах что-то красное, а в руках - свежая, еще не окоченевшая человеческая кисть... Репей закрыл глаза и застонал. Тихо, чтоб никто не услышал. Они смотрели. Мы убивали. Кто рассудит, что лучше? Быть бесчестным наблюдателем или честным убийцей? Они смотрели на нас, как на сумасшедших, как на диких зверей, хладнокровно глядя, как мы методично умираем, но не делая даже попытки помочь. Мы находим их и убиваем - жестоко, быстро, решительно - за то, что их не настигла та беда, которую застали мы. Месть - слишком красивая игрушка. Она слишком прекрасна и слишком к месту чтобы приглядываться к ней, пытаясь обнаружить изъян. Репей попытался разжечь заново костер ненависти, но внутри ничего не вспыхнуло - топливо сгорело, горн забит холодным пеплом. Есть отвращение, есть презрение, но ненависть исчезла. Hе перегорела, ушла незаметно сквозь поры, впиталась в воздух. Он знал, что должен сделать - понял резко, в одну секунду - в голове словно вспыхнула молния. Hо, поняв, все же заколебался. Потому что руки оказались вдруг непослушными, мягкими, они не могли даже оторвать тяжелое ружье от земли. Репей глубоко вздохнул и почувствовал, как гулко стучит в висках кровь и дрожат пальцы. Медленно, опираясь на ружье как на костыль, он встал и сделал шаг к Бункеру. Всего один шаг. - Эй! - Хакс удивленно обернулся, - Ты куда?.. Тяжелый приклад ружья врезался ему в челюсть, смешав обрывки слов с хрустом. Хакс рухнул на спину, удивленно глядя на собственную рубаху, залитую черной кровью. Посреди пятна, занимавшего всю грудь, лежал крохотный темно-алый комок - то, что осталось от его языка. Волчонок был сообразителен и быстр не по годам. Он метнулся в сторону, на ходу вытаскивая из спрятанных за спиной ножен длинный узкий стилет. Он был очень быстр, но ему не хватило всего секунды. Ружье Репея лениво поднялось и огрызнулось огнем - щуплый Охотник вдруг взвыл и, обхватив себя руками поперек живота, развернулся вокруг своей оси и упал в траву. Hа его спине обнаружились несколько неровных рваных отверстий. Репей не торопясь передернул затвор, дымящаяся гильза упала на сухие листья, задрожала и замерла. Патронов с дробью больше не оставалось, пришлось зарядить обычным. Хакс замычал, глядя на него с земли. Зрачки в его глазах метались со скоростью попавшей в западню мухи, но руки действовали медленно. Репей ударил ногой и пистолет отлетел далеко в сторону, на мгновенье став похожим на несущегося вдаль иссиня-черного ворона. Хакс умер быстро лезвие ножа перерубило его горло как тонкую сухую ветвь, Волчонку повезло меньше - пока Репей шел к Бункеру, он катался по земле с полным животом дроби и бессильно грыз траву. Hо Репей так ни разу и не повернулся. Он вообще редко оборачивался.

* * *