Бункер. Пыль

Джульетта подождала, пока он продолжит. «Это число что-то значит?» — спросила она.

«Сначала нет. Но цифра вызвала у нее любопытство, потому что за несколько месяцев до этого, опять же из любопытства, она провела аналогичный отчет, и цифра была близка к этой. Через несколько недель в ее кабинете перегорела лампочка. Просто лампочка. Лампочка перегорела, когда она над чем-то работала, и это заставило ее задуматься. Ты ведь видела, какой у них склад лампочек?»

«Вообще-то, нет».

«Ну, там огромное количество. Она как-то взяла меня туда. И…»

Раф замолчал на несколько шагов.

«Ну, склад наполовину пуст. Джина подсчитала, сколько нужно лампочек для всего бункера, и получила запас на двести пятьдесят один год».

«Примерно столько же».

«Именно так. И теперь она стала по-настоящему любопытной — тебе бы это в ней понравилось — она начала составлять подобные отчеты в свободное время, по таким крупным позициям, как топливные элементы, имплантаты беременности и чипы таймера. И все они сходятся примерно на отметке два пятьдесят. И тогда, по ее мнению, у нас остается столько времени».

«Двести пятьдесят лет», — сказала Джульетта. «Она тебе это сказала?»

«Да. Мне и еще нескольким людям за выпивкой. Она была очень пьяна, кстати. Я помню…» Раф засмеялся. «Я помню, как Джонни сказал, что он помнит удачи и забывает промахи, а если говорить о том, что он забыл про любовницу, то ему нужно вернуться к своей. А одна из подруг Джины из „Снабжения“ говорит, что люди рассказывают подобные вещи с тех пор, как ее бабушка была рядом, и они всегда так говорили. Но Джина говорит, что единственная причина, по которой это не произошло со всеми сразу, заключается в том, что еще рано. Она сказала, что надо подождать лет двести или около того, и люди будут спускаться в пустые пещеры, чтобы забрать последнее, и тогда это станет очевидным».

«Мне искренне жаль, что ее здесь нет», — сказала Джульетта.

«Мне тоже». Они поднялись на несколько ступенек. «Но я говорю об этом не поэтому. Ты сказала, что было несколько сотен костюмов. Кажется, это одно и то же число, не так ли?»

«Это было просто предположение», — ответила Джульетта. «Я спускалась туда всего пару раз».

«Но, кажется, это правильно. Разве это не похоже на тиканье часов? Либо боги знали, сколько нужно запасти, либо у них нет планов на нас после определенной даты. Чувствуешь себя как в свином молоке, не так ли? Во всяком случае, мне так кажется».

Джульетта повернулась и посмотрела на своего друга-альбиноса, увидела, как зеленые аварийные огни придают ему какое-то жутковатое свечение. «Может быть», — сказала Джульетта. «Джина, возможно, что-то задумала».

Раф фыркнул. «Да, но, черт возьми. Мы еще долго не умрем».

Он рассмеялся, его голос эхом прокатился по лестнице, но Джульетте стало грустно. Не только от того, что все, кого она знала, умрут раньше, чем наступит эта дата, но и от того, что это знание облегчало восприятие ужасной и нездоровой истины: их дни сочтены. Спасать что-либо было глупо, а жизнь — тем более. За всю историю человечества ни одна жизнь не была по-настоящему спасена. Их просто продлили. Всему приходит конец.

49

На фермах было темно, верхний свет дремал на далеких таймерах. Внизу, в длинном лиственном зале, раздавались голоса: на участки претендовали и так же быстро их оспаривали. Вещи, которые никому не принадлежали, становились собственностью. Это напомнило Ханне о смутных временах. Она прижала ребенка к груди и прижалась к Риксону.

Юный Майлз держал в руках свой умирающий фонарик. Он бил по нему ладонью, когда тот тускнел, и это каким-то образом помогало ему жить дальше. Ханна оглянулась в сторону лестницы. «Почему Соло так долго?» — спросила она.

Никто не ответил. Соло погнался за Элизой. Это было обычным делом, когда она убегала, отвлекшись на что-то, но совсем другое дело, когда вокруг было столько людей. Ханна забеспокоилась.

Ребенок на ее руках застонал. Он делал это, когда был голоден. Ему разрешили. Ханна сдержала свои собственные жалобы: она тоже была голодна. Она поправила ребенка, отстегнула одну лямку комбинезона и дала младенцу доступ к своей груди. Голод усиливался от того, что приходилось есть за двоих. И там, где когда-то по коридору ее руки касались посевов, где пустой желудок был одной из немногих вещей, которых она никогда не боялась, растущие участки стояли поразительно пустыми. Разграбленные. Захваченные.

Стебли и листья шуршали, как бумага, когда Риксон перелез через перила и исследовал второй и третий ряды в поисках помидора, огурца или какой-нибудь ягоды, которая одичала и распространилась по другим культурам, обвиваясь вокруг стеблей своих собратьев. Он с шумом вернулся и вложил что-то в руку Ханны, что-то маленькое, с мягким местом, где оно слишком долго лежало на земле. «Вот», — сказал он и вернулся к поискам.