Бунт

— Думаю, в городе есть колледж дизайна. Ты должна подать заявление…

— Знаешь, что я думаю? — спрашиваю я, и он улыбается мне в ответ, так как знает, что я скажу что-то умное. — Думаю, ты слишком много думаешь.

Джоэль хихикает.

— Также я думал о том, что нарисовать тебе на день рождения. Мне позволено думать об этом?

— Еще целый месяц до него... но да.

Если бы он только и думал о том, чтобы покупать мне подарки, наш союз был бы заключен на небесах.

— Какой рисунок ты от меня хочешь?

— Не знаю... что-то особенное.

— Что-нибудь конкретное?

— Пусть это будет сюрпризом.

— Думаю, я могу это сделать, — нежно улыбается он.

Я возвращаюсь к набору текста, и Джоэль добавляет:

— Ты будешь очень сильно скучать по мне, когда уедешь.

Так и будет, но об этом должна знать только я.

— Ты будешь скучать по мне сильнее.

Глава 17

Боль в груди появляется примерно через час после начала шестичасовой поездки домой. Это чувство незнакомо и неприятно мне, и если бы я физически могла вырвать его из сердца, я бы сделала это. Всю поездку я вполуха слушала Роуэн и прислушивалась к звуку смс-оповещения, который так и не прозвучал.

Я высаживаю подругу у дома и подъезжаю к дому отца, паркуюсь на подъездной дорожке и еще раз перепроверяю, что телефон не находится в беззвучном режиме. Когда оказывается, что это не так, я рассерженно вздыхаю и вылезаю из машины.

Мой отец отворяет дверь прежде, чем мне удается подойти к крыльцу, и я ставлю свой огромный чемодан на землю, чтобы крепко обнять папу.

Он на несколько сантиметров выше меня, худощавого телосложения и с нежной улыбкой на лице. Моим родителям было по двадцать лет, когда появилась я, но отец, с его пепельными волосами и темно-коричневыми глазами, выглядит моложе своих тридцати восьми лет. Когда я училась в средней школе, то запретила ему сопровождать меня на школьные мероприятия, так как все мои одноклассницы были без ума от него. И несмотря на то, что после маминого ухода он ни с кем не встречался, папа мог бы открыть свою справочную компанию, учитывая количество телефонных номеров, которые женщины пытались дать ему.

Обнимая меня за плечи, он отстраняется, чтобы улыбнуться мне.

— Ладно, дай мне взглянуть на тебя.

Он поворачивает мой подбородок из стороны в сторону.

— Пирсинга нет.

Поднимает одну за другой мои руки, а я хихикаю, пока он осматривает меня.

— Аборигенских татуировок нет. Развернись.

— Что? Зачем?

Он разворачивает меня и задирает футболку.

— Татуировки-бабочки нет. Слава Богу.

Я закатываю глаза, а он смеется и целует меня в макушку.

— Закончил? — спрашиваю я.

— Беспокоиться о тебе? Никогда.

— Быть странным, — исправляю его, когда отец поднимает мой чемодан и открывает дверь.

— Тоже никогда.

Он смеется над своей собственной шуткой, а я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться в ответ. Я скучала по отцу сильнее, чем того ожидала — возможно потому, что последние несколько недель были самыми дерьмовыми в моей жизни.

— Твоя комната там же, где и была, — говорит он мне. — Твой шкаф скучал по тебе.

На этот раз я смеюсь.

— Я тоже скучала по своему шкафу.

Я начинаю идти по коридору, когда он говорит:

— Поможешь мне на кухне, когда закончится душещипательное воссоединение?

— Буду через минуту.

Отец исчезает на кухне, а я направляюсь в комнату, раздраженно вздыхая, когда миную не увязывающиеся с нами фотографии. С подросткового возраста я вела с отцом пассивно-агрессивную войну, в которой я снимала все мамины фотографии и прятала их, а отец всегда находил их и возвращал на место. Он утверждает, что они хранят воспоминания, которые я не должна блокировать, и человека, которого я не должна пытаться забыть. Я же настаиваю на том, что некоторые вещи лучше забыть, а некоторые люди — чудовищные суки, которые не заслуживают, чтобы их созерцали в нашем доме тогда, когда они даже не потрудились быть верными своим мужьям или воспитать своих дочерей.

Я игнорирую фотографии и иду прямиком в комнату, бросаю чемодан рядом со своей старой кроватью и утыкаюсь лицом в темно-фиолетовое покрывало. Телефон пиликает в заднем кармане, и я едва не растягиваю мышцы, когда закидываю руку за спину, чтобы достать его. Я сдуваюсь, когда оказывается, что это сообщение от Роуэн.

Родители работают завтра. Придешь, когда проснешься?

Я отправляю ей смс, сообщая, что приду, а затем заставляю себя встать с кровати, не давая разуму зацикливаться на мыслях о Джоэле. Интересно, чем он сейчас занимается. Смотрит телевизор? Играет на гитаре? Спит со всеми девушками, от общения с которыми он воздерживался в течение всего прошлого месяца из-за того, что я заняла его время?

— Ди? — окликает меня отец, сидя за столом, и я ловлю себя на том, что вновь пялюсь на телефон, желая, чтобы он зазвонил.

Я быстро отворачиваюсь и ковыряюсь в сгоревшей отбивной.

— Прости.