Я анализирую это в своей голове, позволяя укорениться этой информации. Рэн не был причастен к таинственному исчезновению девушки. Он невиновен в любом возможном преступлении, которое произошло той ночью.
— Окей. Что ж. Хорошо. Полагаю, что на этом все.
Карина с облегчением улыбается мне.
— Отлично. Ты лучшая, Элли. Тебе кто-нибудь об этом говорил?
— Все время. — Я натянуто улыбаюсь, но как бы сильно я ни старалась, знаю, что улыбка не доходит до моих глаз. Я смотрю, как она кладет дневник в рюкзак, полный косметических средств, которые принесла с собой в мою комнату, и плотно застегивает сумку, как только книга скрывается из виду.
— Я закончила с косами, — говорит она. — Ты хочешь, чтобы я сделала тебе маникюр? У меня есть лампа для гель-лака. Будет отлично выглядеть.
Я замечаю напряженность в ее голосе. Она изо всех сил пытается стереть воспоминания о том, что только что произошло, но чтобы стереть эту неловкость, потребуется нечто большее, чем маникюр. Если бы она была одной из моих подруг в Тель-Авиве, я бы немедленно потребовала объяснить, что, черт возьми, происходит. Однако здесь такое давление неуместно. Лучше всего просто забыть о дневнике и явном вмешательстве Мерси. Лучше всего просто забыть о Маре и темном облаке, которое сейчас нависло над академией.
Я кладу кусок дерева на место, снова образуя подоконник, и увеличиваю мощность своей улыбки, стараясь, чтобы на этот раз она выглядела настоящей.
— Конечно. Но только если ты пообещаешь не красить мои ногти в ярко-желтый цвет.
В ТЕМНОТЕ…
Глава 25.
РЭН
— ДА МНЕ ПЛЕВАТЬ, черт побери. Я купил котелок, и мне нужно его надеть. Конец истории.
Пакс отшвыривает остатки своего пива и швыряет бутылку так, что она вращается в воздухе, разбрызгивая янтарную жидкость пока летит из конца в конец к мусорному баку. Дэшил делает ему выговор с фирменным выражением неодобрения семьи Ловетт. Пакс игнорирует этот взгляд, ухмыляясь как ублюдок, когда бутылка попадает в цель и громко стучит о бак на другой стороне кухни.
— В «Заводном апельсине» у Алекса есть волосы. Ты будешь совсем не похож на него. — Держа свою собственную бутылку пива у губ, Дэшил пьет, его горло работает, когда он сглатывает.
Я сажусь на табурет у барной стойки, ничего не говорю, задумчиво смотрю на каждого из них по очереди, чтобы было совершенно ясно, как мне это мало нравится.
— О, у тебя слишком слабое воображение. Если я могу достать котелок, то вполне смогу найти гребаный парик, верно?
— Все, что я хочу сказать, это то, что костюмированные вечеринки — это для детей. И Хэллоуина. Ни в какое другое время люди на пороге взрослой жизни не должны добровольно хотеть играть в переодевание.
— Да, ладно. Не будь таким придурком. Девушки всегда носят самый развратные наряды на костюмированной вечеринке. Разве ты не жаждешь немного разврата? Прошло сколько, лет пять с тех пор, как тебе сосали член?
— Очень смешно. — Дэш кисло ухмыляется ему. — Рэн, мы тут не в ладах. У тебя решающий голос, приятель. Ты что скажешь? Должна ли у нас быть взрослая вечеринка, где участники могут носить свою обычную одежду, как большие мальчики и девочки, или у нас должна быть детская маскарадная вечеринка?
Я отрываю взгляд от экрана ноутбука, стоящего передо мной, ожидая, что он увидит, насколько я раздражен всем этим. Он просто стоит там, терпеливо ожидая, пока я выскажу ему свое мнение, и я знаю этого ублюдка. Он не оставит меня в покое, пока я не издам какой-нибудь указ.
— Мне плевать на эту вечеринку, парни. Если бы это зависело от меня, мы бы даже не стали этого делать. Так что надень гребаный котелок и пачку, — говорю я Паксу. — А ты можешь надеть галстук и гребаный костюм-тройку, если хочешь. А я надену то, что сейчас на мне, и напьюсь до беспамятства, пока все это не закончится, и тогда мы все сможем жить дальше.
Глаза Пакса сузились, потом сузились еще больше. Я даже не могу сказать, открыты ли они еще, когда он говорит:
— На этот раз ты мастер этой охоты, Джейкоби. На твоем месте я бы не обольщался.
Черт бы его побрал. Я знал, что это произойдет. Я, бл*дь, это знал.