Бунт континента

Плантаторы на Антильских островах жили в постоянном страхе перед бунтом рабов. Были учреждены зверские наказания за любую попытку неповиновения. Поднимет руку, чтобы защититься от удара, — ее отрубят. Убежавшему первый раз отрубали ногу после поимки, убежавшему второй раз отрубали другую. Или надевали железный ошейник с шипами, направленными внутрь, чтобы ему невозможно было продираться сквозь кусты. Нападение на белого каралось повешением или обезглавливанием, но перед этим несчастного могли пытать раскаленными прутьями или кастрировать.

Дверь отворилась без стука, и Роберт Троп, отдуваясь, ввалился в комнату, швырнул квадратную студенческую шапочку в угол, повалился на свою кровать.

— Боже милосердный — за что?! Десять утра, а жара уже такая, что пиво закипает во рту. Вот увидишь, никто не явится на твой митинг — все уедут на океан купаться.

— Чем наливаться пивом с утра, засел бы лучше за Аристотеля. Говорят, что ректор Купер на экзамене каждого гоняет либо по «Логике», либо по «Политике». Ну-ка, скажи, какие есть три возможных вида власти в государстве?

На пухлом лице Тропа появилась сначала мина снисходительного презрения. Потом досада на тех, кто способен отравить беззаботное утро заковыристыми вопросами. Потом слабое усилие памяти прорезало лоб морщиной, но в тот же момент губы округлились радостной догадкой, и он пропищал, подражая голосу ректора:

— Есть только одна допустимая Господом, освященная форма власти: парламентская монархия! Да здравствует наш просвещенный и благонравный король, его величество Георг Третий, да продлит милосердный Бог его дни!

Гамильтон не умел сердиться на шутовство своего приятеля. Сколько раз оно выручало его, извлекало из колодца уныния, в который ему было свойственно проваливаться, порой без всякой причины. Наверное, администрация колледжа, помещая их в одну комнату, исходила из того, что оба они рано осиротели, были бедны, жили и учились на деньги благотворителей. Да, неизбежная ревность бедняка к богачу не могла возникнуть между ними. Однако сблизило их не это, а именно разница характеров. Они сошлись, как может сойтись рука с перчаткой, ключ — с замком.

Жизнь на острове Санта-Крус, все время в пестрой толпе, заполнявшей улицы портового города, с малолетства приучила Гамильтона настороженно приглядываться к каждому встреченному человеку: свой или чужой? Одежда, запах, голос, повадка — все таило скрытые черты, по которым можно было произвести этот важнейший отбор. Но в Америке встречные сбивали его с толку. Здесь было так много прилично одетых, чисто вымытых, вежливых людей, которые не сквернословили, не напивались, не расталкивали прохожих, не ковыряли пальцем в зубах, что он готов был всех принять за «своих». И каждый раз, когда всплывала неодолимая разница политических или религиозных пристрастий, он впадал в недоумение и растерянность.

Взять того же ректора Купера.

Поначалу Гамильтон был просто очарован его доброжелательностью, его ученостью, его стихами, его благоговением перед миром книг и произведений искусства. Программа колледжа, подготовленная им, включала изучение латыни и греческого, античной литературы, географии, истории, математики, философии и естественных наук. Строгий распорядок, учрежденный ректором для студентов, не вызывал у Гамильтона протеста. Не разрешалось играть в карты и кости, напиваться, гулять с дамами легкого поведения, заполнявшими по вечерам соседние улицы, и тем более приводить их на территорию кампуса. Сторож у входной калитки запирал ее в десять вечера и докладывал Куперу о всех опоздавших. Александр не видел ничего плохого и в том, что религиозное рвение студентов считалось обязательным условием, и еже-дневно молился в англиканской церкви.

Однако нападки ректора на американских патриотов вызывали в нем гневный, с трудом сдерживаемый протест. А тот не стеснялся в выражениях, когда дело доходило до политической полемики. «Сынов свободы» обзывал «сынами распущенности, раздора и смятения». Бостон объявлял «гнездом саранчи». Введение налога на чай считал справедливым и законным актом. В своих памфлетах он писал, что подданные Британской империи являются счастливейшими людьми на земле, что американские колонии ведут себя недопустимо, что созыв Континентального конгресса только ухудшит ситуацию, что мысли о возможности военного противостояния империи есть предел глупости, невежества и гордыни.

Роберт Троп протянул руку, подхватил с кровати приятеля бежевый платок, поднес его к лицу.

— О, какой аромат! Кто бы это мог быть? Сдается мне, пахнет жимоло-стью. Не из сада ли мистера Ливингстона?

Гамильтон вырвал платок, начал повязывать его на шею, наклонившись к зеркалу.