Владельцы терпеливо объясняли ему, что пушки не стреляют сами, что к ним необходимо приставлять артиллеристов. И это не могут быть те старички, которым поручено извещать горожан о наступлении полудня выстрелом с крепостной стены. Придется нанимать команду профессионалов, которая будет стоить недешево. А где гарантия того, что эти профессионалы в какой-то момент не предпочтут захватить корабль со всеми товарами и не станут сами заниматься пиратским ремеслом?
В глубине души юный Александр признавал резонность их аргументов. Но идея так завораживала его, что он возвращался к ней снова и снова. Могущество, таившееся в орудийных стволах, пленяло его. С детства он любил играть в морские бои, победно проносясь мимо сверстников, осыпая их ядрами и брандсгукелями то с левого, то с правого борта. Его маленький рост переставал что-то значить, если он стоял рядом с заряженной пушкой, держа в руках горящий фитиль. Когда в порту появлялся многопушечный британский фрегат или бриг, он находил любые поводы, чтобы сбегать на причал и полюбоваться ими.
Пора было отправляться на митинг. Приятели, выйдя за ворота кампуса, сразу окунулись в пеструю толпу на Бродвее. Клерки из торговых контор, разноплеменные матросы с кораблей, стоявших в гавани, уличные торговцы, городские чиновники, служанки с полными провизии корзинами, заляпанные известкой штукатуры, загорелые фермеры текли и текли, заражаясь друг от друга настроением дневной деловитости. По мостовой время от времени проезжали верхом посыльные, офицеры городской милиции, плантаторы из Южных штатов. Катили коляски с дамами, укрывшимися под прозрачными зонтиками, в соломенных и фетровых шляпах, копирующих лондонскую моду.
— И всех этих прелестных женщин ты хочешь лишить главной радости их жизни! — воскликнул Роберт Троп. — Если вам удастся добиться бойкота английских товаров, они останутся без этих кружевных накидок, без румян, без шелковых лент, так поэтично трепещущих на ветру, без корсетов из китового уса, так изящно охватывающих их талии. О, как жестоки могут быть начитанные мужчины!
— Твои башмаки, твой жилет, твой ремень с серебряной пряжкой тоже, насколько я знаю, были сделаны не по эту сторону океана. Не о себе ли ты льешь эти горькие слезы сострадания?
Трава на общинном поле должна была сражаться не только с горячим солнцем, но и с тысячами подошв, топтавших ее этим летом каждое воскресенье. Но каким-то чудом она ухитрялась зеленеть до сих пор. Посредине торчал высокий шест, на вершине которого блестело и слегка поворачивалось под ветерком составленное из стальных букв слово «СВОБОДА». Собравшаяся здесь толпа была более однородной по виду, городские франты и модницы остались на Бродвее. Председатель митинга Александр Макдугал, заметив Гамильтона, призывно замахал ему рукой, пригласил подняться на помост и занять одно из кресел, приготовленных для ораторов.
Первым говорил мистер Ливингстон. Описывая тягостное положение колонии Массачусетс, он призвал слушателей вообразить, что бы стало с ними самими, если бы британский парламент приказал блокировать гавань Нью-Йорка. Прекратился бы подвоз всех товаров, доставляемых водой из Вирджинии, Джорджии, Северной и Южной Каролины, Род Айленда. Бревна из Пенсильвании, пенька из Коннектикута, яблоки и сидр из Нью-Джерси, предназначенные на экспорт, начали бы переполнять портовые склады. А ведь у Вестминстера есть прекрасный повод для закрытия: в апреле группа патриотов, подражая бостонцам, переоделась мохавками, захватила британский торговый корабль, стоявший на рейде, и тоже выбросила в воду груз чая.
То, что говорил мистер Ливингстон, было хорошо известно собравшимся. Но слова, прочитанные в памфлете или в газете, в уюте своего дома, не могли так доставать до сердца, как слова, летящие над головами трехтысячной толпы. Будто невидимые магнитные нити натягивались между оратором и слушателями, они сгущались, сдавливали дыхание, преображали сказанное в неопровержимую истину. Гамильтон еле сдерживал себя, чтобы не вскочить и не начать восторженно аплодировать, не дождавшись конца речи.
Другие выступавшие призывали выразить солидарность с попавшими в беду жителями Массачусетса. Пусть в Лондоне увидят, что все тринадцать колоний способны действовать заодно, что их не удастся подавить поодиночке. Через два месяца в Филадельфию съедутся делегаты, выбранные для участия в первом Континентальном конгрессе. Этот Конгресс выработает план противоборства с произволом британского парламента. Наш долг — как и долг каждого американца — принять активное участие в исполнении и осуществлении предложенных мер. Конечно, прекращение торговли с Англией, Ирландией, Вест-Индией будет для многих чревато материальными тяготами. Но, когда речь идет о защите свободы, материальные интересы должны отступить на второй план.