Нет, совсем не баба завела ее. Хотя ее участие, женская рука за всем этим чувствовалась, без нечистика здесь не обошлось. В один прекрасный, а потому тяжелый день, когда старик, верный вредным привычкам молодости, вспомнил и славно помянул эту молодость, а посему был виновато тих и грустен. Скорбно размышлял о суете и бренности бытия, а в частности, о Льве Давидовиче Троцком. Почему именно о нем? Кто может со всей определенностью сказать, какими стежками-дорожками ходят наши мысли. Образованный был старик, как и все наши нищие-пенсионеры. Потому о Троцком с большого бодуна что-то и втемяшилось старику. Именно им, племенным трибуном и революционером, почти генералиссимусом, он поранился уже на склоне лет - сподобился побывать на родине этого выдающегося человека, почти символа похороненной эпохи. В тихом, пронизанном солнцем и изрезанном оврагами украинском местечке Бобринец. И что его потрясло - в том местечке, где некогда появился на свет еврейский мальчик, нареченный Левушкой, где будущий ближайший сподвижник вождя революции делал первые шаги по земле, рос, креп, наливался силою для славных дел, не было ни единого сатанинского знака. Вообще ни знака, ни следа, ни слова о таком великом человеке. Хотя неподалеку от райкома партии создавался музей Льва Давидовича Троцкого - в отечественной истории обозначился такой короткий период, пролом или искривление времени, когда стало возможным появление в СССР и музея Троцкого. Но в том музее было абсолютно пусто. Экспонаты как таковые имелись, но соотнести их с Троцким, связать с его именем можно было лишь косвенно, как имя пребывающего сию минуту в Бобринце Бога. И в этой косвенности единственное, что казалось материальным и непосредственно соотнесенным с Троцким, - пивная кружка, из которой люди в прошлом столетии, а сегодня и тысячелетии пили пиво. Хотя и сама та кружка, факт, не принадлежала Левушке. Ничто не свидетельствовало о том, что будущий вождь революции прикасался к ней своими алчущими и жаждущими устами. Отец Льва Давидовича, согласно музейным сведениям, был пивным заводчиком. И пиво его заводов пили в то время вот из таких, как эта, музейная, кружек.
Таким образом, только пивная кружка. И все. Ничего больше от человека, по колено, а может, и по грудь в крови прошедшего по земле. А земля осталась прежней. На солнечных склонах оврагов зрел виноград и полосатые украинские кавуны-арбузы, а по дну оврагов бродили интернациональные библейские козы. Как до Троцкого, при нем, так и после него...
Тут размышления и скорбь старика были нарушены, и самым грубым, опять же, как водится, бесцеремонным образом. К нему припожаловал закон в лице трех его представителей: милиционера, судьи и адвоката. Почему представительство было именно таким, осталось тайной. Но люди эти всполошили старика. Хотя он никогда ни от тюрьмы, ни от сумы не зарекался, но всегда старался держаться от них подальше: не вспоминай черта, и он о тебе не вспомнит. А тут, оказалось, согрешил, вспомнил и накликал. Вот и не верь после этого народной мудрости и своему внутреннему голосу. Старика, оказывается, давно уже разыскивали. Сама инюрколлегия была озабочена его местонахождением. Нежданно-негаданно на него свалилось наследство от иностранных граждан, неких не то Бронштейнов, не то Бернштейнов.