Бунт отверженных

– Вы прочитайте, Константин Николаевич. По-моему, сообщение заслуживает определенного внимания. Дело в том, что Дерябин рассчитывает устроить небольшой концерт во время суда и спровоцировать товарищей на беспорядки. Вы только представьте, что может произойти в зале суда, если туда придут их друзья, оставшиеся на свободе? Я думаю, нужно что-то предпринять, чтобы этого не произошло.

Наумов взял в руки записку и начал внимательно читать. Прочитав, он посмотрел на Белова.

– Ты уверен в этом человеке? Тебе не кажется, что это какой-то бред?

– Извините, Константин Николаевич, это не бред. Это размышления Дерябина. А, вдруг, ему удалось с кем-то связаться? Я не исключаю этого. Смог же он найти тропинку из следственного изолятора на волю.

Наумов широкой ладонью погладил большую залысину и посмотрел на Белова.

– Ты знаешь, после всего, что они сделали, я ничему не удивлюсь. Ведь если в зале суда начнется бунт, то конвой вынужден будет открыть огонь. Значит, возможны жертвы среди мирного населения. Да, Дерябин, не дурак. То, что они не смогли сделать на улицах Ново-Татарской слободы, может произойти в зале суда.

– Я бы на вашем месте, Константин Николаевич, на всякий случай доложил бы наверх. Чем черт не шутит, пока Бог спит.

Наумов, молча, положил записку в коричневую папку и, накинув на плечи пиджак, направился к двери. Вслед за ним пошел и Белов. Закрыв дверь, начальник Управления уголовного розыска направился к министру. Он пробыл там недолго; вернувшись, вызвал к себе Белова.

– Я доложил министру. Он отнесся к этой информации очень серьезно. При мне связался с председателем Верховного суда и прокурором республики. Все доложил им. Посовещавшись, они решили проводить суд при закрытых дверях, то есть без присутствия родственников и представителей прессы.

– Не мне, конечно, решать, но вы же, не станете выставлять оцепление вокруг здания суда? А если боевики попытаются прорвать выставленное оцепление? Я бы проводил суд в каком-нибудь следственном изоляторе или даже в колонии, куда не могли бы попасть посторонние люди.

– Я с тобой согласен. Это лучший из вариантов.

– Если так, то доложите министру, может, он согласится с подобным предложением.

Белов вышел из кабинета Наумова и направился к себе. В коридоре его остановил Балабанов.

– Ты чего такой озабоченный? Случилось что?

– Вроде бы нет. Пока все нормально. Вот иду от Наумова. Доложил ему информацию из-под Дерябина.

– И что тот рассказывает в камере?

– Хочет устроить небольшой концерт во время суда.

– Ты серьезно?

– Мне не до шуток. Ты только представь себе, что будет, если это действительно произойдет. Это будет похуже Ново-Татарской слободы.

– И что, Наумов?

– Решают.

***

Шел 1980 год. Именно в этом году, как в свое время обещал Никита Сергеевич Хрущев, партия и правительство должны были полностью искоренить преступность в СССР. Другого решения и быть не могло, ведь страна строила коммунизм. А здесь, в Казани, в красном уголке следственного изолятора, шел процесс по обвинению группы молодежи в бандитизме. Около ворот изолятора толпились родственники обвиняемых и потерпевших, однако, проникнуть внутрь изолятора было невозможно. Вооруженная охрана хорошо знала свое дело и моментально пресекала любые попытки проникновения. В толпе находились и сотрудники службы наружного наблюдения, в задачу которых входило выявление лиц, находящихся в розыске, а также возможных зачинщиков хулиганских действий. Однако толпа вела себя чинно и пристойно.

Суд шел уже несколько дней. В зале заседания подсудимые вели себя вызывающе, отказывались давать пояснения, смеялись, шутили. Со стороны можно было подумать, что это не судебное заседание, а слет студентов. Садыков Марат по-прежнему молчал, придерживаясь ранее выработанной тактики.

– Не знаю, не помню, не совершал, – твердил он в ответ на любой вопрос обвинителя или судьи.

Его ответы вызывали гул одобрения у подсудимых. Дерябин же, наоборот, много шутил, вызывая смех у подельников по уголовному делу. Несмотря на общее веселье в зале, все они понимали, что им грозит. Государственный обвинитель запросил приговорить Садыкова, Нагаева, Степанова и еще двоих подозреваемых к высшей мере наказания. Его выступление было, похоже, на ушат холодной воды, вылитой на веселую компанию. Скамья подсудимых замолчала. Все притихли и стали смотреть друг на друга, ожидая, что запросит государственный обвинитель в отношении них. Двадцать восемь человек, в том числе Дерябин и Антонов, были осуждены по статье «бандитизм». Им вменили тридцать шесть грабежей, четыре убийства и пятнадцать покушений на жизнь. Остальные члены группировки были осуждены по конкретным преступлениям. Впоследствии Степанов и еще один член группировки, ранее приговоренные к смертной казни, были помилованы.

ЭПИЛОГ