Бунтарь ее величества

«Что же выходит? – размышлял оперативник, ставший на время американским инженером, а теперь еще и русским помещиком. – «Потемкинские деревни» – все же вымысел, деревни по берегам Днепра настоящие, только разукрашенные, будто елочные игрушки. А в промышленности и торговле цифры недостоверные, достижения дутые. И есть у меня такое подозрение, что, если проверять данные о якобы построенных в правление Екатерины дорогах и мостах, расхождения с действительностью будут такими же существенными. Только такая проверка, при наших расстояниях, потребует нескольких лет. Столько времени у нас нет. Может, люди из этого времени больше знают? Ведь Радищев не зря стал писать о путешествии из Петербурга в Москву – он этой дорогой не раз ездил. Да и Новиков не все время в Москве сидел. Может, Ваня из общения с ними какие-то сведения привезет? А мою миссию здесь, пожалуй, можно считать законченной».

В тот же день он приказал кучеру Степану поворачивать коней и возвращаться в Киев.

Глава 9

Для путешествия в Петербург, на встречу с Александром Николаевичем Радищевым, Ваня Полушкин решил воспользоваться своим вымышленным американским именем. Так выходило правдоподобнее: приехавший в Россию американец слышал за границей о некоем русском мыслителе и хочет с ним познакомиться. К тому же в таком случае Ваня («юный Джон») мог рассчитывать на внимание со стороны писателя: после Войны за независимость все происходящее в Америке очень интересовало передовых людей Европы и России. Таким образом, интерес был обоюдный, и это создавало почву для откровенного общения. Незнакомцу из родного Отечества Радищев вряд ли бы доверил свои сокровенные мысли.

Приехав в столицу, Ваня поселился в гостинице «Астория» и немедля отправил курьера с запиской по адресу, который запомнил, еще находясь в XXI веке: улица Грязная, 14. Именно здесь жил заместитель начальника Петербургской таможни надворный советник Радищев. В записке, написанной по-французски, Ваня написал, что он, американский художник и ученый Джон Польюш, много слышал за границей о мыслителе Радищеве и хотел бы с ним познакомиться.

Спустя час тот же курьер принес ответ. Надворный советник извещал американского путешественника, что он рад будет принять его на следующий вечер, в восьмом часу. Дождавшись назначенного часа, Ваня отправился по указанному адресу.

Дверь ему открыл слуга в щегольской ливрее. Прихожая, а также гостиная, куда провели гостя, также отличались хотя и не роскошным, но изысканным убранством. Во всем чувствовался отменный вкус хозяина.

Едва гость сделал несколько шагов по гостиной, осматривая висящие на стенах портреты и картины, как дверь отворилась и быстро вошел невысокий, изящно одетый человек.

– Добрый вечер, господин Польюш! – сказал Радищев. – Рад приветствовать в вашем лице представителя народа, столь сильно любящего свободу.

Он говорил по-французски очень чисто, с безукоризненным произношением. Рука, которую он протянул гостю, была маленькая, с узкой ладонью, но пожатие ее оказалось неожиданно крепким. Гордая посадка головы выдавала в нем человека с независимым характером, умные глаза внимательно глядели на собеседника.

– Я тоже очень рад нашей встрече, – ответил Ваня. – Но мы с вами могли бы перейти на русский язык – я, как потомок духоборов, им вполне владею. А вот мой французский, как вы можете заметить, хромает.

– Вот как? Вы – потомок ревнителей истинной веры? – удивился Радищев. – Не знал, что они есть в Америке. Далеко забрался наш брат, русский. Значит, будем беседовать по-русски. Прошу к столу, господин Польюш.

Они сели за стол, сервированный серебром и хрусталем. Слуга подал ужин – фаршированную индейку.

– Когда я узнал, что ко мне пожалует гость из далекой Америки, я дал своему повару команду приготовить эту птицу, – объяснил Радищев выбор блюда на ужин. – Я слышал, что в Америке она часто бывает на столе.

– О нет, совсем не часто, – покачал головой Ваня, – а только на Рождество. Индейка – праздничное блюдо.

– А что, жители американских Штатов столь почитают Рождество? – заинтересовался писатель.

– Да, американцы – люди весьма религиозные, – ответил «Польюш» и рассказал о религиозных течениях своей «родины».

– Скажите, а правда мое имя известно в Европе? – спросил Радищев, показывая этим, что его интересуют и другие темы. – От кого вы слышали обо мне? И что именно?

– Я слышал о вас в Германии, в Гейдельберге, – объяснил Ваня. – Будучи в тамошнем университете, я разговорился с преподавателем философии. Он дал мне почитать ваше сочинение «О человеке, его смертности и бессмертии». Я прочел сей трактат и был восхищен глубиной мысли и смелостью некоторых высказываний.

– В самом деле? – Было заметно, что интерес гостя к философскому трактату хозяина доставил тому немало удовольствия. – Но там содержались моменты, которые вряд ли могли понравиться вам как американцу, – заметил он после паузы.