Бунтарь

Он отвернулся от Старбака и зашагал к прогалине, на которой, по-видимому, находилось его жилище. Северянину ничего не оставалось, как тронуть лошадь следом. Ровные грядки с овощами переходили в небольшой садик, цветущий белым, за которым виднелась бревенчатая лачуга с каменной трубой. Вокруг избушки валялись доски, плотницкие козлы, разный деревянный хлам. Пёстрая дворняга при виде Старбака залилась лаем, натянув цепь и распугав копошащихся в грязи кур.

— Слазь с лошади. — бросил Труслоу Старбаку.

— Не хотелось бы стеснять вас, мистер Труслоу. Позвольте передать письмо от мистера Фальконера. — Натаниэль полез во внутренней карман сюртука.

— Я сказал, слазь с чёртовой лошади! — рявкнул Труслоу с такой яростью, что псина, скуля, забилась под гнилое крыльцо.

— У меня есть работа для тебя, парень.

— Работа? — тупо повторил Старбак, гадая, что бы это значило.

Крепыш подобрал поводья и привязал лошадь к коновязи.

— Я ждал Ропера, — туманно пояснил он, — но пока его нет, ты подменишь. Давай вниз, парень.

Он ткнул пальцем на глубокую, метра два с половиной, яму за кучей сломанных телег. Над провалом на козлах покоилось толстенное бревно с торчащей из него длинной двуручной пилой.

— Прыгай, сосунок. Будешь нижним.

— Мистер Труслоу! — робко воззвал к нему Старбак.

— Прыгай!

Повинуясь командным ноткам в рёве Труслоу, ноги Натаниэля помимо воли понесли было его к яме, но он опомнился:

— Не буду!

Труслоу расплылся в недоброй улыбке:

— Пушка у тебя есть. Хочешь упрямиться, доставай её и упрямься.

— Моя задача — передать вам письмо… — полез в карман юноша.

— Парень, у тебя пушка, из которой бизона можно завалить. Или доставай её, или займись делом!

— Позвольте, я прочитаю вам письмо…

— Дерись или работай! У меня нет времени слушать чушь.

Драться? Натаниэль вздохнул и соскочил вниз, в мягкий ковёр из комьев грязи, древесной пыли и опилок.

— Скидывай сюртук и берись за пилу.

— Мистер Труслоу! — предпринял Старбак последнюю попытку образумить южанина, — Может, вам прочитать послание?

— Слушай, дружок, твоё послание — слова, и живота они не наполнят, хоть зачитайся! Твой обожаемый полковник просит меня об одолжении, так что тебе придётся заработать мой ответ. Пусть сам Фальконер явится, я всё равно загоню его нижним на пилу! Ты понял? Кончай хныкать, скидывай одежонку и берись за пилу!

И Старбак кончил хныкать, скинул сюртук и взялся за ручку пилы.

Над головой юноши будто засел зловредный чертёнок, задавшийся целью осложнить тому и без того нелёгкую работу. Пила с тонким треньканьем прорезала толстый ствол, обдавая Старбака ливнем опилок и пыли, запорашивавших глаза, забивавших рот и ноздри. Когда же северянин бросал ручку инструмента, чтобы обтереть лицо, сверху орал Труслоу:

— В чём дело? Скис?

Судя по толщине, сосна, которую они пилили, была гораздо старше Соединённых Штатов. Труслоу, кряхтя, пояснил Старбаку, что доски из неё пойдут на пол склада в Ханкис-Форде.

— Этого бревна и ещё двух-трёх хватит с избытком.

Крепыш снизошёл до разъяснений на половине первого реза. К этому моменту ладони Старбака горели огнём, а мышцы болели.

— Тяни, парень, тяни! — понукал его Труслоу, — Будешь филонить, распил пойдёт вкось.

Лезвие почти трёхметровой длины требовало немалых усилий от обоих работников, и верхнего, и нижнего, и теоретически Труслоу было тяжелее, ведь он тянул инструмент вверх. На деле хуже приходилось Натаниэлю в силу отсутствия необходимого навыка. Распил вёлся движением на себя обоими пильщиками попеременно. Старбак же то и дело на возврате толкал лезвие от себя. Оно жалобно скрипело и опасно изгибалось, готовое лопнуть. Пот с юноши тёк градом.

Он знал, что может остановить пытку в любой момент. Бросить осточертевшую ручку пилы и попробовать прельстить разбойника пятьюдесятью долларами обещанных Фальконером подъёмных. Однако Натаниэль понимал, что проклятый конокрад испытывает его на прочность, и Старбака зло взяло на всех этих вшивых южан, видящих в нём белоручку, больно учёного и больно нежного для того, чтобы от него был хоть какой-то толк. Доминик его околпачила, Ридли считал святошей, а теперь ещё этот грязный, пропахший табачищем бородач потешается! Старбак сжал челюсти и тянул, тянул, тянул сквозь древесину лезвие пилы, звенящее, словно церковный колокол.

— Передышка! — объявил Труслоу.

Старбак, переводя дыхание, с чувством высказался себе под нос:

— Будь ты проклят, чёрт бородатый!

Сквернословить он до сих пор не обвыкся. Где-то в глубине его сознания жила детская убеждённость в том, что на небесах всякий раз, когда с губ Натаниэля срывается ругательство, ангел, хмурясь, заносит этот грех на скрижали. А грех сквернословия по тяжести равнялся греху воровства. Отрицательное отношение к брани нисколько не смягчило пребывание в развесёлой труппе майора Трабелла, где ругмя-ругались все подряд, без разбора возраста и пола. Теперь же он отвёл душу и выпрямился.

— Эй! — гаркнул Труслоу, и Старбак втянул в плечи голову, боясь, что тот его услышал.