Бунтарь

— В мать. Юный Деккер — счастливчик, хотя тут бабушка надвое сказала. От женщины зависит, дар её красота или проклятие. У Эмили — точно дар, а у Салли… — разбойник вздохнул.

Сплюнув табачную жвачку, он поразмыслил и продолжил без видимой связи с тем, на чём прервался:

— Знаешь, есть люди, которые рождены для семейной жизни. Юный Деккер как раз такой и есть. Он всё рвался в Легион вступить (там брат его двоюродный), но ему на войне делать нечего. Он — не боец. Не то, что ты.

— Я? — разинул рот Старбак.

— Ты — боец, парень. Поверь мне. Ты при виде слона в штаны не наложишь.

— Какого слона?

Труслоу крякнул, как бы досадуя, что ему приходится объяснять элементарные вещи:

— Если бы ты рос в деревне, тебе сызмальства на разные лады расписывали бы цирк. Все диковины его: и уродцев всяческих, и животин учёных, и слона. Все дети просят объяснить, что это за слон такой, но как объяснишь-то? В один прекрасный день цирк приезжает, и дети видят слона собственными глазами. Так и первый бой. Как слона увидеть. Кто-то в штаны слабину даёт, кто-то улепётывает, а кто-то заставляет улепётывать врага. Ты, парень, из третьих, а Фальконер — нет. — Труслоу пренебрежительно указал подбородком на одиноко едущего во главе колонны полковника, — Попомни мои слова, парень, Фальконер сломается в первом же сражении.

При мысли о предстоящем бое Старбака обдало холодком. Иногда будущая «встреча со слоном» наполняла его возбуждением, иногда вгоняла в тоску, тем более, что провальный набег с ужасающей ясностью продемонстрировал ему, каким количеством недоразумений, казусов и катастроф выстлана дорога от замысла до воплощения. Невыносимо было думать, чем обернётся в таком случае сражение, поэтому Старбак спросил первое, что в голову пришло:

— Вы действительно убили троих людей?

Труслоу недоумённо покосился на юношу:

— По меньшей мере. А что?

— Интересно просто… каково это — убить человека?

Интересно ему было другое: как уличает закон убийц, пытались ли самого Труслоу когда-нибудь предать в руки правосудия, но вылилось всё в неумный и какой-то детский вопрос.

Труслоу вдруг разозлился:

— Ну ты даёшь, парень! Каково? Вот шлёпнешь кого-нибудь, и мне расскажешь, каково!

Он дал коню шенкеля и умчался вперёд.

Ночевать расположились на раскисшем склоне над крохотным посёлком вокруг плавильной печи, от которой ветер доносил кислую угольную гарь. Старбаку не спалось, поэтому он сел рядом с часовыми, дрожа от пробирающей до костей сырости и желая больше всего на свете, чтобы дождь, наконец, прекратился. Ужинал юноша вяленой говядиной и липким влажным хлебом вместе с остальными офицерами. Фальконер несколько воспрянул духом и теперь пытался отыскать в произошедшем положительные стороны:

— Нас подвёл порох, да. Тем не менее, мы показали врагу, что можем представлять нешуточную угрозу.

— Точно, полковник. — поддакнул Хинтон.

— Теперь им придётся выставлять караулы у каждого моста. — увлечённо продолжал Фальконер, — а те, кто будут нести охрану, не смогут вторгнуться к нам на Юг!

— В самую точку. — одобрил Хинтон, — А локомотив они неделю выволакивать из той слякотищи будут. Увяз он серьёзно.

— Так что поражением наш рейд назвать нельзя.

— Нельзя ни в коей мере.

— Кроме того, не будем сбрасывать со счётов полученный нами опыт дальней кавалерийской разведки.

— Отлично сказано. Да, Нат? — Хинтон попробовал вовлечь в беседу опального Старбака, но полковник ожёг обоих офицеров холодным взглядом и отвернулся.

Ночь была непроглядна, как отчаяние юноши. Не только из-за Фальконера. Жизнь Старбака шла по кривой. Ни дома, ни семьи, ни родины. Он жил среди чужих людей, ни с кем из которых его не связывало ничего достаточно прочного. Вашингтон Фальконер, чья холодность жгла Натаниэля, как кислота. Труслоу. Труслоу был дружелюбен, но надолго ли? Да и по пути ли ему с Труслоу? Вести себя на войне так, как толковал Труслоу, Натаниэль вряд ли сможет. А кроме Труслоу с Фальконером Старбак и сблизиться больше ни с кем здесь не успел. Местные, как Медликотт, видели в нём янки, то есть, шпиона или, в лучшем случае, чужака. Любимчика полковника, в одночасье низринутого до статуса козла отпущения.

Старбак зябко подтянул колени к груди. Одиночка. И что же одиночке делать? За спиной чвакнула грязь под лошадиным копытом. Внизу плавильня, окружённая тёмными коробками домов, багрово светилась, расписывая зловещими трепетными тенями откос противоположного холма, густо поросший кустарником. Призрачные тени сплетались с тёмными ветками в безумном хаосе, так похожем на нынешнее бытие Натаниэля.